Содержание сайта

Когда Иисуса Христа спросили, что самое главное для верующего. Он сказал: “Первая и главная заповедь — возлюби Бога, Творца твоего всем сердцем твоим, всем разумением твоим, всею крепостию твоею. Это первая и главная заповедь. Вторая заповедь — возлюби подобным же образом человека, ближнего твоего” (ср. Мк. 12:29-31; Мф. 22:36-40). Это две величайшие и основные заповеди. На них, сказал Христос, зиждется все. И действительно, все евангельское учение выводится из этих двух заповедей, это основа, в которой, как в зерне, заключается все остальное.

“Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; подобно тому, как Я возлюбил вас,” — говорил Христос, прощаясь со своими учениками перед тем, как идти на крестную смерть (Ин. 13:34). Жертвуя собой за спасение людей. Он тем самым подавал и ученикам Своим пример этой любви: “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Ин. 15:13). Это слова из последней беседы Христа с любимыми учениками.

Мы спрашиваем вас, людей, читавших эти строки: может ли быть на свете еще что-либо более великое, чем подобный подвиг, когда человек жертвует собой для спасения друзей? И вместе с тем спрашиваем: существует ли и может ли существовать какое-либо учение, какая-либо заповедь, более возвышенная, чем эта заповедь Христа?

Сущность христианства — в стремлении к совершенству, к созданию нового человека по образу и подобию Божию. Евангелие называет Христа Новым Человеком, Новым Адамом. Христос стал первенцем в нескончаемом ряду, который начал свое бытие на земле по возвещении Евангелия.

“...Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный... Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд... Блаженны вечно стяжающие силу духа... блаженны чистые сердцем... блаженны милостивые... кроткие сердцем; блаженны насаждающие везде мир... блаженны алчущие и жаждущие правды... ” — таковы основные заповеди Христа (Мф. 5:48; Лк. 6:36; Мф. 5:3-10). И всюду, в каждой строке Евангелия — призыв к активной борьбе со злом, к преодолению страха перед мучениями, наказаниями, гонениями: блаженны изгнанные правды ради, блаженны будете вы, хотя вас изгонят отовсюду и будут говорить о вас зло и пронесут даже самое имя ваше как символ зла, за то, что вы проповедуете Евангелие. Не печальтесь, но радуйтесь и веселитесь, если вам придется страдать за правду, за Евангелие.

Перемените свои убеждения, переоцените свои ценности, наступает время Нового Царства, в котором духовные ценности не сравниваются с материальными и не размениваются на них — вот какими словами можно было бы вкратце перевести на наш современный язык Заповеди блаженства, данные Христом в Нагорной проповеди.

Человек и его жизнь — вот что в основе Евангелия. Человечность! Впервые в истории человечества Основатель религии, почитаемый как Бог, назвал себя Сыном Человеческим. Это означало провозвестие абсолютной ценности человеческой личности. И все Евангелие, по сути дела, есть учение о Сыне Человеческом и о братьях Его — о всех сынах человеческих. По Евангелию, каждый человек становится братом Христа, а через Него все люди становятся братьями, членами одного великого всечеловеческого братства.

Если вы накормили и напоили алчущего и жаждущего, если вы одели нагого и исцелили болящего, то поистине сделали это Мне, говорил Сын Человеческий. И если вы не накормили и не напоили алчущего и жаждущего, то не сделали этого Мне. Когда Я был голоден и жаждал; вы не одели Меня, когда Я терпел в скитаниях холод; не оказали Мне помощи, когда Я был болен или в темнице. Истинно говорю вам, что сделали вы братьям Моим меньшим, то сделали Мне (Мф. 25:3-46).

Это совершенно меняло понятие о религии лишь как о богопочитании. Милосердие в устах Христа становилась сущностью религии, а не только чем-то сопутствующим ей. Эту же основную мысль Христа о сущности религии мы находим и во всех посланиях Его учеников.

Евангелие возвестило, что сущностью религии является любовь не только к Богу, но и к человеку. Вот что говорит о любви к человеку величайший из Апостолов — Павел, прозванный за свою миссионерскую деятельность в Европе и Малой Азии, то есть среди всего культурного мира того времени, Апостолом народов.

“Любовь есть совокупность совершенств... Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имущество мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине: все покрывает, всему доверяет, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает... А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше. Достигайте любви...” (1 Кор. 13:1-14:1).

А вот слова любимого ученика Христа — апостола Иоанна: Кто говорит: “Я познал Бога,” но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины. А, кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась... Кто говорит, что пребывает в Нем, тот должен поступать так, как Он поступал... тьма проходит и истинный свет уже светит. Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает в свете... Мы знаем, что перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти. Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца: а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной... Любовь познали мы в том, что Христос положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия?. А заповедь Его та, чтобы мы веровали во имя Сына Божия Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедал нам...” (1 Ин. 2:4-6, 8-10; 3:14-23).

“Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него” (1 Ин. 4:9).

“Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем... В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви. Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас. Кто говорит: “я люблю Бога,” а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо нелюбящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего” (1 Ин. 4:16-21).

В послании ближайшего ученика Иисуса Христа Иакова, ставшего потом первым христианским епископом, мы находим прекрасный ответ на ложное обвинение, будто христианство поддерживает богачей и эксплуататоров: “Братии мои! Имейте веру в Иисуса Христа нашего. Господа славы, не взирая на лицо. Ибо, если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе хорошо сесть здесь, а бедному скажете: ты стань там, или: садись здесь, у ног моих, — то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями? Послушайте, братья мои возлюбленные: не бедных ли мира Бог избрал быть богатыми верою и наследниками Царствия? А вы презрели бедного. Не богатые ли притесняют вас, и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь? Если вы исполняете закон царский, по Писанию: возлюби ближнего твоего, как самого себя, — то хорошо делаете. Но если поступаете с лицеприятием, то грех делаете и пред законом оказываетесь преступниками” (Иак. 2:1-9).

“Что пользы, братья мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его? Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из вас скажет им: идите с миром, грейтесь и питайтесь, но не даст им потребного для тела: что пользы? Так и вера, если не имеет дел, то мертва сама по себе” (Иак. 2:14-17). “Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящихся на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище ваше на последние дни. Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши как бы на день вашего заклания. Вы осудили, убили праведника; Он не противился вам... но вот. Судия стоит у дверей!” (Иак. 5:1-9).

Как смешны после этого все попытки вывести христианство из языческих религий различных страдающих богов, в которых не было и намека на какое-либо учение. Что же касается учения о милосердии, так это просто было чуждо всем этим культам, представляющим для нас сейчас лишь чисто этнографический интерес.

Евангелие возвестило нечто новое, что не было известно древнему миру — что личность человеческая есть нечто ценное и ни с чем на земле не сравнимое, ибо человек есть образ и подобие Творца. Евангелие поставило вопрос о смысле человеческого существования и дало ответ на этот вопрос исходя из смысла существования всей Вселенной и всего бытия. Евангелие внесло в мир тем самым новые ценности, о которых и не помышлял древний мир.

Христос возжег на земле пламя, которое горит уже две тысячи лет и которое невозможно затушить никакими силами. Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся, — говорил Сын Человеческий в беседах с учениками Своими (Лк. 12:49).

Мы снова повторяем основную заповедь Христа: “Нет ничего больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Ин. 15:13). Кто осмелится восстать против подобной морали? Кто посмеет осмеять подвиг, совершенный Христом и теми из Его учеников, которые пошли по Его стопам?

А теперь спросим: почему мы должны отказываться от Евангелия и признать его вредным и от чего, то есть, от какой морали, в таком случае, мы должны отказаться?

Кто хочет знать о сущности Евангелия, пусть сам возьмет в руки эту книгу и прочитает там обо всем, чему учил Христос.

Существовал ли Христос?

Был ли Христос?

Историческое существование Христа подтверждается рядом неоспоримых данных. Первые и главные свидетельства о Христе — это, конечно, Евангелия, написанные ближайшими учениками Христа и их преемниками.

Евангелие повествует, что Христос родился в Вифлееме Иудейском за несколько лет до смерти царя Ирода Великого (Мф. 2:1), во время переписи, произведенной римским правителем Квиринием (Лк. 2:2). Они сообщают, что Христос вышел на проповедь в пятнадцатый год правления Тиверия (14-37 гг.), когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, а Ирод-Антипа был четверовластником в Галилее и т.д. Первосвященниками Иудейскими в это время были Анна и Каиафа (см.: Лк. 3:1). Все это реальные исторические лица. При них же Христос был и распят.

Следующая за Евангелиями книга Деяний святых Апостолов приводит данные о жизни и деятельности непосредственных учеников Христа — апостолов и о возникновении первых христианских общин, причем она излагает историю христианства в тесной и органической связи с историей тогдашнего мира. Попутно с историей Церкви, она точно описывает нравы и обычаи жителей Палестины, Малой Азии, Греции и Италии того времени; говорит и о том, как управлялись провинции Римской империи. Исторические открытия нашего времени подтверждают правдивость этой книги. В ней описываются подвиги личных учеников Иисуса Христа — апостолов Петра, Иоанна, Иакова и в особенности апостола народов — Павла. Вся жизнь этого удивительного и неутомимого в своих проповеднических путешествиях человека проходит среди вполне исторических лиц: иудейские первосвященники и афинские философы, городские правители и начальники иудейских синагог, ефесские ремесленники, поднимающие против него целый бунт, когда в результате его проповеди упали их доходы, и привыкшие к взяткам римские чиновники. Апостолу Павлу приходится иметь встречи с такими историческими лицами, как хитрый первосвященник Анания; всеми уважаемый в то время член иудейского Синедриона Гамалиил; присланный из Рима в Грецию в качестве проконсула брат известного философа Сенеки — Галлион; правители Иудеи Порций Фест и Феликс с его женой Друзиллой; Иудейский царь Агриппа и его сестра Береника. Все это люди, хорошо известные нам из гражданской истории. Неужели же между всеми этими лицами бродит мифическая личность — Павел? В поведении его нет ничего мифического. Он разговаривает, вступает в пререкания, арестовывается, освобождается, неоднократно получает побои, произносит зажигательные речи, снова и снова привлекается к ответу, апеллирует к суду как римский гражданин. Наконец его на основании римских законов для кесарева суда везут на корабле в Рим. И здесь удивительно точное описание корабельных маршрутов того времени, климатических условий, а также большое число бытовых мелочей. Такая книга могла быть написана лишь в то время, когда происходили все описываемые в ней события.

Деяния были самой распространенной книгой среди христиан и читались на молитвенных собраниях во всех разбросанных по тогдашнему миру общинах.

В существовании Апостола Павла сомневаться невозможно. Именно он во время своих проповеднических путешествий по Европе и Малой Азии насадил первые христианские общины, ставшие вскоре крупными Церквами. Исключительный интерес представляет то место из его послания к Галатам, где он описывает одно из своих свиданий с главными Апостолами, которые всюду, как повествуют Евангелия, сопутствовали Христу: Они, почитаемые столпами, то есть Петр, Иаков и Иоанн, подали мне... руку общения (Гал. 2:9). Так неужели же живой исторический человек жмет руку мифическим существам? Где же кончается в таком случае действительность и где начинается вымысел?

Если реален Павел, то реальны и те, кому он жмет руки и с кем то молится, то спорит. А уже если реальны эти, кто был избран Самим Христом, то что же говорить о реальности Самого Христа? О Христе и в особенности об Иоанне Крестителе, а также о ближайшем родственнике Иисуса Христа — об Апостоле Иакове мы находим сведения у известного иудейского историка — Иосифа Флавия (37-95 гг.). В своем сочинении “Иудейские древности” он пишет, что иудейские первосвященники, воспользовавшись сменой римских прокураторов, “представили на судилище Иакова — брата того Иисуса, которого именуют Христом” (Иудейские Древности, XIX-IX-1). Событие это было у всех в памяти, когда Иосиф писал свою хронику.

О Христе и о возникновении Христианской Церкви много пишут церковные историки II века. Так, известный церковный историк епископ Ириней Лионский (умер в 202 году) сообщает, что он пишет со слов своего учителя — известного отца Церкви Поликарпа Смирнского, который был непосредственным учеником самих апостолов. Но если несомненен учитель Иринея Поликарп, то какое же основание сомневаться в существовании Апостола Иоанна, учеником которого был Поликарп? Не мог же исторический человек быть учеником мифической личности? Кроме того, Ириней приводит список римских епископов и доводит этот список до Апостолов Петра и Павла. Где же в таком случае прерывается реальность и наступает область мифа? Ведь дело-то происходит не в гомеровские времена и сообщается о людях, живших до того всего лишь несколько десятилетий, а не столетий.

Интересные сведения приводит знаменитый церковный писатель Тертуллиан (155-222). Это был талантливый человек, прекрасный полемист, но чрезмерный ригорист. Это ему приписывается, хотя многими и оспаривается, знаменитая фраза: “Верю, потому что неразумно.” За подобные рассуждения и за чрезмерную строгость Тертуллиан к концу жизни был даже отлучен от Церкви. Но в течение того периода, когда был пресвитером, он написал много трудов. Споря с разными еретиками, он упрекает их в том, что их учения — недавнего происхождения. Доказывая с жаром, что только истинная Церковь ведет свое начало от самого Христа и Апостолов, он говорит: “Христос, будучи на земле, преподал Свое учение. Все знают, что Он избрал двенадцать Апостолов, которым дал поручение учить народы, обещая притом Апостолам соприсутствие и помощь Святого Духа. Что сделали Апостолы? История покажет нам это. Апостолы основали Церкви, сначала в Иудее, потом в остальной Вселенной. Эти апостольские Церкви дали начало другим, вышедшим подобно отпрыскам, неотделимым от их общей ветви... Покажите нам происхождение ваших Церквей, разверните перед нами преемственность ваших епископов с самого начала так, чтобы они восходили к Апостолам или к одному из апостольских мужей, которые находились бы в постоянном общении с Апостолами, ибо эти Церкви, истинно апостольские, доказывают свое происхождение. Таким образом Смирнская Церковь указывает на Поликарпа, которого Иоанн дал ей в епископы; римская — на Климента, поставленного Петром. Остальные указывают также на людей, поставленных епископами через Апостолов, и на тот путь, которым они получили семя апостольского учения.”

“Наша религия, — говорит он в другом месте, — основана на древнейших книгах иудеев, а вместе с тем известно, что она — недавнего происхождения и восходит только к временам Тиверия... Даже чернь знает, что Христос явился как простой человек, отсюда думают, что мы поклоняемся человеку...”

Описав подробности распятия Христа, Тертуллиан говорит: “Пилат, христианин уже по внутреннему убеждению совести, сообщил обо всем этом императору Тиверию. И императоры поверили бы в Христа, если бы они не были нужны своей эпохе в качестве императоров или если бы они могли быть христианами, оставаясь императорами... Вот вам хронологическая дата нашей религии, вот вам сведения о религии, об имени ее и об ее Основателе.”

Итак, Тертуллиан как историк говорит о хронологической дате, связанной с именем Пилата и Тиверия, имеющей давность всего лишь в полтора столетия. Невозможно допустить, чтобы всего за полтораста лет в истории появилась дата, которой в действительности не существовало. Невозможно допустить, чтобы люди вроде Тертуллиана были обмануты существованием личности, создавшей так недавно новую религию, которую приходится сейчас так горячо защищать!

О том, в какой трагической обстановке возрастала юная христианская Церковь, он также пишет не менее красочным языком: “Страдания Апостолов служат нам ясным свидетельством того, каково их учение относительно этого пункта (мученичества); достаточно просмотреть книгу Деяний. Других не нужно: в ней встречаются повсюду: темницы, цепи, бичи, каменья, мечи, наносящие оскорбления иудеи, приходящие в ярость народы, допрашивающие цари, позорящие трибуны, производящие суд проконсулы и гремящее имя Цезаря. Петр казнен смертью, Стефан побит камнями, Иаков умерщвлен, Павел обезглавлен — вот факты, написанные их кровью... Пусть летописи империи заговорят подобно иерусалимским камням! Открываю “Жизнь Цезарей” Светония: Нерон первый окровавил в Риме колыбель веры. Тогда-то Петр, после пригвождения к кресту, препоясан был чуждой рукой; Павел, римский гражданин, пробуждается к новой жизни благородством своего мученичества. Читая об этих фактах, я учусь страдать.”

Итак, уже в первые же времена существования христианства никто не мог отрицать, что молодые христианские общины были основаны самими Апостолами. Как бы отвечая нашим современникам, сомневающимся в реальности Христа и Апостолов, Тертуллиан пишет: “Где искать истинное учение Апостолов? Хотите ли вы удовлетворить спасительной и похвальной любознательности? Идите к Церквам апостольским, где еще теперь существуют на том месте кафедры Апостолов, где, слыша чтение их достоверных посланий, вы как бы увидите их самих и услышите как бы звук их голоса. Живете ли вы близ Ахайи? Вы имеете Коринф. Вблизи Македонии? Вы имеете Филиппы и Фессалоники. Отправляетесь ли вы в Азию? Не минуйте Ефес! Будете ли в пределах Италии? Вы имеете Рим, к авторитету которого и мы прибегаем. Счастлива Церковь, в лоне которой Апостолы пролили вместе с кровью свое учение, где Петр был приобщен к страданиям Господа, где Павел был увенчан, как Иоанн Креститель.”

Нам кажется, что свидетельств Тертуллиана вполне достаточно, чтобы убедиться, что Церковь в первое же время своего бытия знала — подчеркиваем, что не только верила, а именно знала, — в кого она верит. Знала, что Христос не мифическая личность и что Его Апостолы — реальные основатели быстро растущих поместных христианских общин.

Не менее известный писатель конца второго века Иустин Философ подтверждает, что Христос жил 150 лет назад. О том же говорит и ряд других церковных историков. Известный апологет Кодрат, живший в первой половине II века, писал в своей апологии римскому правительству, что “и сейчас еще живы люди, исцеленные Христом.” Все. это дает картину живой и непосредственной связи.

О Христе свидетельствуют известные римские историки. Так, о гонениях на христиан в сороковые годы говорит римский историк Светоний (70-140), автор жизнеописаний римских императоров. В одном из них — в “Жизни Клавдия” — он пишет, что император Клавдий (правил в 41-54 годах) “изгнал из Рима иудеев, которые под влиянием Хрестоса не переставали производить беспорядки.”

Выражение “под влиянием Хрестоса” может означать “из-за Христоса.” Что касается “е,” поставленного вместо “и,” то это объясняется обычным смешением греческой буквы “иты,” которую римляне читали и как “и,” и как “е.”

Это согласуется с книгой Деяний апостолов: Клавдий повелел всем иудеям удалиться из Рима (Деян. 18:2).

В книге Деяний также говорится, что последователи Христа впервые стали называться “христианами” в Антиохии примерно в сороковые годы (Деян. 2:26).

Итак, в сороковые годы в Риме происходили волнения среди иудеев из-за веры во Христа, что, согласно свидетельству Деяний, происходило в те годы повсеместно, где только жили иудеи, так как проповедь о Христе Распятом для них, ненавидящих самый символ Креста, была чрезвычайно оскорбительна.

У Светония же находим и другое свидетельство о христианах. В своей книге “Жизнь Нерона” он сообщает, что император Нерон (правил в 54-68 годах) подверг наказанию “зловредный род христиан, зараженных новым суеверием.” С точки зрения римских законов, появление всякой новой религии считалось недозволенным и расценивалось как преступление, так как всегда вносило беспорядки. Сейчас важно, что во времена Нерона, то есть в шестидесятые годы, христиане представляли собой уже нечто целое — организацию, объединенную именем своего Основателя.

Римский историк времен Империи Тацит (55-120) также дает исключительно ценные сведения о Христе, о Его казни при Понтии Пилате и о гонениях на христиан при Нероне. Как чисто гражданский историк и человек своего времени и класса, Тацит и не думает что-либо писать о каких-то событиях в далекой Иудее, происходивших к тому же среди презираемого римлянами иудейского народа. Он касается христиан лишь попутно, в связи с гражданскими событиями. Среди описаний разных событий он сообщает о грандиозном римском пожаре в 64 году, причем со свойственным ему сарказмом обвиняет Нерона в поджоге. Попутно он пишет и о христианах: “Чтобы подавить этот слух, он (Нерон), объявил виновными других и в наказание стал жестоко мучить тех людей, которых в простонародье называют христианами и которых все ненавидят за их постыдные дела. Начало этого имени идет от Христа, Который в царствование Тиверия был казнен наместником Пилатом. Но суеверие их, подавленное на время, выступило снова не только в Иудее, где совершилось это зло, но и в Риме... Сначала хватали тех, кто признавался в том, что он христианин, но потом, после судебного исследования, было изобличено множество этих людей не столько в том, что они виновники пожара, сколько в том, что они заражены ненавистью к человеческому роду.”

Итак, Тацит передает ходячую молву о христианах, питавшуюся теми сплетнями, которые про христиан распространяли иудеи.

А вот известный текст, говорящий о Христе и христианах на грани 1 и 2 веков, принадлежащий перу известного писателя и государственного деятеля — Плиния. Император Траян назначил Плиния правителем Вифинии. Приехав на место, Плиний обнаружил в своей области, христиан, о которых он до сих пор имел, должно быть, лишь отрывочные сведения. Он пишет к императору, с которым был в большой дружбе, что “суеверие это распространилось повсеместно...” и что “христиане под пытками сознавались, что собираются вместе перед рассветом, чтобы воздавать хвалу Христу, как Богу.”

Текст этот относится к 110 году. Секта христиан к тому времени, как гласит письмо, уже “распространилась повсеместно.” Очевидно, христианство в Вифинии существовало уже не одно десятилетие. А из этого явствует, что христиане 1 века не могли считать Иисуса Христа за какую-то вымышленную личность, так как их отделяло от жизни Христа всего несколько десятилетий.

Все эти довольно отрицательные отзывы римских историков о христианах не позволяют допустить мысли, что кто-либо из христиан в последующее время мог бы вставить этот отрывок в рукописи. Сама отрицательность суждения является в данном случае гарантией подлинности документов.

Историки эти — люди своего времени и представители господствующего класса. Они смотрят на все события через призму своих аристократических понятий. Христианство для них лишь какая-то новая жалкая секта, появившаяся среди черни. Про эту секту говорят что-то плохое. И вот историки-аристократы, люди, считающие ниже своего достоинства опускаться ниже темы повествований о римской славе и о достижениях науки, с презрением повторяют народные сплетни о какой-то ереси среди черни.

Читая эти скупые заметки римских историков о народившемся христианстве, Герцен писал: “Бороться с христианством было безумно, но гордая философия точно так же, как гордый Рим, не обратила сначала внимания на это. Странное дело: Рим как будто утратил в гнусную эпоху лихих цезарей весь свой ум и впадал в жалкое старчество, которые делаются ничтожными и суетными на краю могилы: проповедование Евангелия уже раздавалось на площадях его, а римская аристократия и умники с улыбкой смотрели на бедную ересь назорейскую, писали подлые панегирики, пошлые мадригалы, не замечая, что рабы, бедняки, все труждающиеся и обремененные, слушали новую весть искупления. Тацит не понял сначала, и Плиний не понял потом, что совершилось перед их глазами” (А.И.Герцен, Избранные философские произведения. М., 1946. Т. 1. С. 196-197).

* * *

Противники христианства утверждают, что Христа не было и все, что говорится о Нем — это лишь миф? Но миф не может возникнуть за такой срок, тем более что живы люди, современники той эпохи, когда жил Основатель христианства.

Что такое миф? Миф — это свойственная древнему миру своеобразная форма повествования о закономерностях природы. Все абстрактное конкретизируется, силы природы олицетворяются. Так как законы природы постоянны и вечны, то и сами мифы всегда относятся к каким-то неопределенным изначальным временам. Миф всегда неисторичен. Ни в одном мифе нет никаких конкретных исторических данных. Никому никогда и в голову не приходило устанавливать дату рождения Митры или Озириса. Все происходило “когда-то,” в седой древности. Никто не знает и того, когда сложились эти мифы. Евангелия же написаны во времена, когда уже расцветала историческая наука. В Евангелиях указывается точная дата рождения Иисуса Христа и выхода Его на проповедь.

Аллегорически излагая сущность законов природы, мифы никогда не призывают ни к каким новым формам жизни. А Евангелие вошло в мир как проповедь о новом образе жизни. Евангелие начинается с требования переменить старые взгляды, переоценить все ценности и начать борьбу с несправедливостью. Следовательно, и в данном отношении миф и Евангелие противоположны по своей сущности.

Ни у одной древней религии мы не найдем ничего похожего на Евангелие. Все древние мифы, существовавшие до Христа, лишь объясняли устройство мира, и только одно Евангелие потребовало его переустройства на новых началах.

“Христианство, — пишет Герцен, — является совершенно противоположным древнему порядку вещей; это не половинное и бессильное отрицание, а отрицание, полное мощи, надежды, откровенное, беспощадное и уверенное в себе. Противоположность христианского воззрения с древним требовало не переделки, а пересоздания” (А. И. Герцен. Избранные философские произведения, Т. 1. с. 210-211).

Наконец, христианство как религиозно-народное и даже социальное явление никак не может походить на миф, ибо оно требовало прежде всего переустройства жизни древнего мира. Всякое сопоставление христианства с древними мифами можно отнести или за счет полной неосведомленности, или же за счет преднамеренной попытки дать совершенно ложные освещение всему делу.

Как социально-религиозное явление оно возникло в первой половине первого века. Никаких хотя бы малейших данных о существовании христиан до этого времени не было и нет. Но в половине первого века христианство входит в мир как реальная сила. Всякое народное движение, революционное, религиозное или еще какое-то, не появляется на свет без своего вождя или основателя. Христиане открыто заявляли, что они последователи Иисуса Христа, Человека, жившего в Иудее и распятого там в правление Тиверия и его наместника Пилата.

В сороковые и пятидесятые годы нашей эры, то есть примерно через десять-пятнадцать лет после казни Христа, о христианах начинают сразу говорить и вскоре начинаются массовые преследования последователей новой религии.

Христианство было отнюдь не мифом, но реальностью, рождающейся в жизнь в чрезвычайно трагических условиях. И можно смело оказать, что ни одна личность того времени не засвидетельствована так документально, как засвидетельствована историческая личность Иисуса Христа.

Психологически невозможно допустить, чтобы в половине первого века в Иерусалиме, Антиохии, Риме и других местах возникли общины верующих во Христа, о котором на самом деле никто ничего не знал. В Деяниях говорится, что само название “христиане” появилось во время правления императора Клавдия и иудейского царя Ирода-Агриппы — следовательно, в начале сороковых годов первого века. Очевидно, к этому времени христианские общины уже приобрели известность как какие-то социальные формации.

Время, в которое жил Христос и когда возникла христианская Церковь — это не туманные времена Гомера. Это время, когда жили историки, философы, ученые. Выдумать в те времена несуществующую личность и поставить ее главой новой религии было бы просто невозможно. Тем более было бы невероятно, что эту выдуманную личность стали бы считать за Спасителя, да еще так, что предпочитали бы идти на смерть, нежели отрекаться от Него.

Историческое существование Христа засвидетельствовано живой цепью преемства от Его учеников, лично Им избранных и дальше идущей к их непосредственным ученикам, таким известным лицам, как Игнатий, бывший епископ Антиохийский (56-102). Климент, бывший епископом Римским (92-102), Папий Иерапольский (умер около 165 года), Поликарп Смирнский (69-155)и дальше к таким уже всемирно известным, деятелям и писателям II века, как Иустин Философ, Ириней Лионский, Тертуллиан и другие. Непрерывность этой живой цепи — лучшее доказательство того, что в происхождении христианства нет ничего мифического. И Личность Основателя, и все главные деятели — все это вполне исторические фигуры, имеющие твердые исторические координаты.

Поверить глупой сказке, будто бы Евангелие и Деяния святых Апостолов представляют собой миф, может только человек, никогда в жизни не державший в руках эти правдивые книги. Всякий, кто не хочет идти на поводу у недобросовестных авторов всевозможных антирелигиозных брошюр, пусть сам возьмет в руки эти книги и убедится в их правдивости.

О русской

православной иконе.

В наши дни обострился интерес к русскому религиозному искусству: иконописи, храмовой архитектуре, богослужебному пению. Пошла мода называть это народным русским искусством такого-то века, поясняя при этом, что оно ценится за красоту и человечность. И только. О религиозной сущности если и говорят, то как о чем-то второстепенном.

Если мы захотим перейти на чисто философский язык, то прежде всего должны вспомнить известную формулу: “Форма есть строение содержания.” Если же говорить более простыми словами, то искусство есть выражение какой-либо идеи. Без идеи нет искусства. В таком случае естественно спросить: какая же идея породила наше храмовое искусство? Какую идеологию оно выражает? Что хотели выразить в своих творениях созидатели этой красоты?

Атеизм утверждает, что христианская религия-это мрачная, человеконенавистническая идеология, способствующая развитию и сохранению института рабства, насаждающая темноту и невежество, проповедующая бесчеловечного бога, подавляющая в человеке все светлое. И вот перед нашими глазами встает церковное искусство как нечто прекрасное, светлое, жизнеутверждающее. Таким оказывается христианское искусство — естественное порождение христианской идеи.

Храмовое искусство выражает идею исключительной человечности и красоту этой человечности, и именно так, как о том возвещает Церковь в своих догматах.

Чего только не говорилось плохого о христианских догматах?! Говорить можно было что угодно, пока об этих догматах никто не знал. Да и сейчас о них почти никто ничего не знает; разве только из антирелигиозной литературы. Но христианские догматы оказались в центре внимания. Правда, не в словесных своих формулировках, а в их изобразительном виде. Ведь каждый христианин знает, что икона есть написанное красками Имя Божие; что она есть изображение не чего-либо иного, а именно изображение догматов христианских. Иначе она не будет иконой.

Неверующие люди иногда говорят, будто христианские художники создавали свои произведения вопреки догматам Церкви и что только поэтому они и прекрасны. Но такая нелепость просто смешна. Ведь нельзя же признать еретиками таких верных сынов Церкви, как преподобный Андрей Рублев или множество подобных ему иконописцев, строителей храмов и безвестных и известных композиторов как древней Руси, так и последующего времени. Эти люди творили именно для Церкви, только согласно учению Церкви, согласно ее догматам. Творили потому, что верили и любили все это. Храмы наши в большинстве строились на общенародные средства: по копейке собирались те большие суммы, которые нужны были для их постройки. Храмы были единственным общенародным местом, где собирались все православные люди для молитвы в праздничные дни. Созидались они именно в духе Православия, под руководством духовенства, но вместе с тем и по религиозным вкусам и чаяниям верующего народа.

Икона — это не просто произведение искусства. Икона есть образное выражение церковного догмата. Час-то бывает, что образное выражение лучше и быстрее, чем слово, выражает сущность какой-либо мысли. Так и икона. Она более доступно являет собой сущность христианских догматов.

Попутно о самом слове “догмат.” В наши дни слово “догмат” часто произносится в смысле чего-то застывшего, окостенелого, далекого от быстротекущей жизни. Это неверно. Слово “догмат,” трудно переводимое на русский язык, в христианском понимании означает примерно то же, что и слова “идеал,” “принцип,” “установление,” “истинное понимание.” Высшие идеалы, принципы и основные установления, основные истины уже по самой своей сущности должны быть постоянными, неизменными, иначе они не будут ни истинными идеалами, ни принципами. В христианской Церкви слово “догмат” понимается в смысле вечной истины. Поэтому каждому должно быть понятно, что говорить о догматах как о чем-то закостенелом — значит просто не разбираться в этом вопросе. Вечные истины неизменны.

Основные догматы, или что то же — истины христианской религии, — это догмат о бытии Бога — Творца всего мира, видимого и невидимого, догмат о Боге как любящем Отце человечества, догмат о Боге, спасающем людей от греха, страдания и смерти, догмат о единстве Бога и человека, уже осуществившемся в Лице Иисуса Христа — Истинного Бога и Истинного Человека. Все эти высшие истины христианской религии есть вместе с тем и ее высшие идеалы, основные принципы и установления христианского вероучения. Они не могут быть изменены. Без них христианская религия перестала бы быть сама собой. Всякое изменение этих догматов означало бы измену всем идеалам христианской религии.

Теперь возвратимся к иконе как одному из способов изъяснения и выражения христианских догматов. Обратимся к известной почти всем культурным людям, верующим и неверующим, иконе Андрея Рублева “Троица.” Она изъясняет самый трудный для человеческого восприятия догмат о Троичности Единого Бога. Что мы видим на иконе? Это образное выражение основного содержания отношения Бога к человеку — Превечного Совета Божиего о спасении рода человеческого. Между тремя Божественными Лицами идет как бы беззвучный разговор. О чем? О силе любви к человеку, о необходимости спасти людей от греха, страдания и смерти.

Один из трех Лиц должен сойти на землю к людям. Сойти и стать Человеком. Разделить с ним всю его судьбу, разделить его страдания, его горе. И не только страдания, но и весь ужас трагической смерти. На столе перед Беседующими стоит таинственный сосуд, в котором лежит жертвенный агнец (телец). Это — символ предстоящей жертвы Самого Сына Божия, Которому надлежит сойти на землю и там быть закланным теми, к кому Он сходит. И Он, согласно склонив голову, смотрит на агнца как на прообраз предстоящих Ему искупительных страданий за род человеческий. Совлекшись Своей Божественной Славы, сойти к страдающим. Пострадать и быть распяту. Сойти в мрак могилы. И всё это для того, чтобы Своими страданиями, Своею смертью победить смерть и страдания людей, создать новые формы жизни и с Собою вознести к Небесном Престолу Свое любимое создание — человека!

В иконе явлено не только догматическое учение Церкви о спасении. В иконе этой, исключительной и бесподобной, явлена сила веры в этот догмат самого преподобного инока Андрея. Написать красками Имя Божие может только тот, кто в это Имя верит...

Невольно возникает вопрос: что же изобразил Рублев? Существует на самом деле изображенная им Троица или все это обман, религиозный “опиум"? Если это “опиум,” фикция, ложь, то почему же мы не отвращаемся от иконы? Непонятно, почему, не проявляя в течение последних десятилетий к ней ни малейшего интереса, мы вдруг заговорили о ее красоте. Оказывается, раньше ее просто отрицали, как отрицали христианские догматы вообще. Отрицали икону даже не давая себе труда вдуматься, что же на ней изображено. Подобно тому, как отрицали догматы христианские, не давая себе труда постараться узнать, в чем же их сущность. Теперь же вгляделись в икону и видят, что она являет не только Великую Красоту, но и Великую Мысль, хотя еще многие не дают себе труда постараться постигнуть, в чем же сущность христианского догмата о Троичности Единого Бога.

Так что же изображено на иконе? Если Бога нет, Троицы нет (для нас, но не для иконописца), то, если быть последовательным, надо отвернуться от этой иконы. Ведь не человеческое же совещание изобразил Рублев?! Ясно, что изображены не люди. Порукой тому крылья Странников, сосуд с жертвенным Агнцем и весь мистический облик иконы. Ответ может быть только один — на иконе изображена извечная любовь Бога к человеку. И никакого иного смысла вложить в эту икону нельзя. Икона изображает только церковный догмат, о котором говорит Сам Христос в Евангелии от Иоанна: “Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него” (Ин. 3:16-17). Бог сходит к человеку, чтобы человека вознести до Бога. Вот мысль иконы. Красками образно изображено то, о чем Церковь учит словом.

Посмотрим на другие иконы. Вглядимся в Лик Богородицы на Владимирской иконе, в глубину глаз Девы-Матери, от Которой родился на земле Спаситель мира. И увидим материнскую любовь, не слепую, а провидящую, что любимое Дитя будет отдано на поругание и распятие на Кресте. Эта икона — продолжение первой. Действие происходит уже на земле. Сопоставьте любовь Бога Отца, посылающего на земные страдания Сына Своего с любовью земной Матери, прозревающей судьбу Сына. Здесь явлен другой краеугольный догмат христианской Церкви — догмат о Богочеловечестве, о воплощении Бога, о Его вочеловечении.

На иконе Богородицы с рожденным от Нее Предвечным Младенцем явлен синтез любви Божественной и человеческой. Здесь уже явление тайны богочеловеческого единства. Здесь выражен догмат о том, что Божество соединилось с человечеством неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно. Тем самым оправдывается, утверждается все истинно человеческое. Явлен символ великой, уже чисто человеческой любви, ответной любви человека на любовь Отца Небесного, о которой говорит “Троица” Рублева. Явлен символ никогда не умирающей материнской любви как залог извечного продолжения рода человеческого через ту Женственность, о которой так много говорят поэты и философы. На иконе словно слышится таинственная и никогда не заглушаемая песнь материнства, которая будет звучать, пока будет продолжаться жизнь человека на земле. Здесь и символ человеческой ласки Матери и Сына. И все это выражает учение Церкви Христовой.

Вглядимся в древнюю икону “Схождения во ад и Воскресения Христова.” Христос — Победитель смерти — стоит среди разрушенных адовых уз. Он изводит из ада в лице праотцев Адама и Евы весь род человеческий. Человечество призвано к Вечной жизни! Можно ли найти что-либо более жизнеутверждающее, чем этот “христианский догмат о Воскресении?

* * * *** ***

Икона есть произведение искусства. Это понятно всем и бесспорно, в этом отношении ее можно рассматривать наряду с другими произведениями искусства.

Античная статуя. Фламандская картина. Любое произведение этого рода заключает в себе некую мысль и требует ответной мысли. Оно и создается для того, чтобы быть показанным и создать у зрителя впечатление от обозрения, создать переживание.

Специфичность иконы заключается в том, что она не просто требует ответной мысли, не только переживания. Икона создавалась иноками-иконописцами отнюдь не для показа, не для любования игрою красок или линий, а исключительно для помощи в молитве к Тому, Кто был на ней изображен. В этом коренное отличие иконы от картины, плаката.

Икона, лишенная своего прямого назначения, для которого она и создавалась, выставленная для показа, для обозрения ее теми, кто не верит в То, Что на ней изображено, естественно, теряет свой смысл, свое назначение. Икона пишется для выражения соотношения Бога и человека, она становится как бы залогом реальности этого соотношения, как бы его связующим звеном. Вырвать икону из атмосферы молитвы — значит обессмыслить ее. Взять икону из храма и поместить ее в музей или весь храм превратить в музей — значит нарушить ту основную цель, для которой писалась икона и строился храм. Превратить икону из средства живой связи человека с его религиозным идеалом в музейный экспонат — значит попытаться убить икону, превратить живое в мертвое. Для музеев специально убивают животных и выставляют их на показ. Но это только трупы. В них нет жизни, нет движения. Это ясно и не требует пояснений. Икона, выставленная как экспонат, лишена жизни, ибо уже не является живым звеном в жизни человека, каким она создавалась. Икона жива только в той атмосфере, для которой она предназначалась.

* * * *** ***

Таков смысл наших христианских икон и их значение. О том же, о вечном стремлении ввысь, говорят и наши православные храмы. Это символ стремления к всему возвышенному, призыв к беспредельному совершенствованию.

Та же идея и во всех песнопениях христианской Церкви. И среди них всех одна, самая главная, самая победная, — песнь о Воскресении, о победе над страданием и смертью, песнь о Вечной и Неумирающей жизни в Царстве Славы. Песнь о том, о чем говорит и вся наша иконопись и все храмовое зодчество.

Таково православное русское искусство. Впрочем, слово “русское” здесь относится, конечно, к форме, а не к содержанию, ибо Евангелие обращено ко всему человечеству. Но мы, русские православные, изобразили эту идею своим умением, своим чисто русским талантом. Попробуйте представить себе все это искусство без той всечеловеческой идеи Евангелия, которую оно выражает. Это будет невозможно. Или это будет просто клевета, великая ложь.

Православное, истово догматическое, но вместе с тем и истово народное религиозное искусство не может быть оторвано от той идеи, которая его породила. Оно существует для того, чтобы показать в себе великую красоту Евангелия — учения Христова.

“Человек!

Это звучит гордо.”

Эти слова, как известно, произносит один из героев пьесы М. Горького “На дне,” пропойца и босяк Сатин. Почему именно ему поручил автор пьесы произнести эту фразу, гадать трудно.

— Посмотри в окно, — продолжает Сатин поучать своего собеседника, — все, что ты там увидишь, — это создал человек.

На наш взгляд, проще было бы сначала оглянуться вокруг, не высовываясь из окошка. Все, что кругом стены, потолок, пол, разные предметы, — все это несомненно создал человек. Такие истины обычно родители сообщают своим пятилетним детям, так что для нас, взрослых, это уже не открытие. Но вот если по совету Сатина выглянуть в окно, то прежде всего нам в поле зрения попало бы небо, земля, реки, деревья, цветы, птицы и все, что составляет природу. А на фоне этого необъятного природного целого мы увидели бы и то, что создал человек. Сатин просто бьет на какое-то недопонимание, впрочем, это ему нетрудно, так как слушатели его — подобные ему босяки. Философское понимание природы им абсолютно не свойственно, и возразить что-либо своему философу-собутыльнику они не могут. Их социальное мировоззрение о труде и творчестве из пьесы нам известно: кто работает, тот денег не имеет; чтобы иметь деньги, не нужно работать. Создать что-либо из того, что видно из окна, при таком взгляде на труд, конечно, невозможно.

Человек — это звучит гордо. На фоне босяцкой действительности эти слова звучат как-то кощунственно. Впрочем, Сатин — по натуре циник и фразер, и о какой-либо связи между своими словами и жизнью он не беспокоится. Да и в смысл этих слов он не вдается. Он сам говорит, что любит звучные слова. Он усердно их подыскивает, подхватывая на улице, в случайном разговоре. Смысл их ему не важен. Он с гордостью сообщает своим дружкам, что вот недавно слышал еще одно звучное слово — “транс-цен-ден-тальный”! Громко? Да! Понятно? Нет. Да Сатину это и не нужно. Мы знаем, как в наши дни трудно с христианских позиций говорить что-либо плохое о человеке без того, чтобы любой атеист не постарался тут же обвинить нас в презрении к человеку, в стремлении унизить человеческое достоинство. Атеизм нынешнего дня провозглашает лозунг — “За человека против бога.” Поэтому не будем говорить ничего плохого о человеческих делах, а по совету этого самого Сатина попробуем посмотреть на мир через окно, чтобы увидеть что-нибудь такое, о чем не нужно спорить. В окне можно увидеть много хорошего. Но обратимся к “окну в мир” — к телевизору. Вот перед нами отечественный фильм “Обыкновенный фашизм.” Фашистская армия идет на нашу землю, чтобы залить ее кровью. Фашисты — это люди. Сколько их? Много. Каждый фашист — это человек. Человек — в каком смысле? О смысле этого слова будем говорить потом. Важно то, что фашист — это не зверь, а человек. Человек! Это звучит гордо? Можем ли мы повторить эти слова, глядя на то, что видим на экране.

Должно быть, какую-то поправку или какое-то разъяснение придется дать латинской фразе, без чего она в нашей ситуации будет звучать просто кощунственно. Может быть, фашизм — это только случайный эпизод? Попробуем взять пример пошире. Милитаризм. Кто такие милитаристы? Сколько их? Много. Берем пример еще шире. Эксплуатация человека человеком. Формула эта как обозначение известных из истории социальных отношений тоже считается бесспорной. С каких времен существует эксплуатация? Сколько их, эксплуататоров? Кто они? Несомненно одно — каждый из них есть человек. Эти примеры говорят о крупных социальных явлениях. А вот нечто меньшее по масштабу, но, может быть, не по количеству — убийцы, воры, насильники, взяточники, прелюбодеи, клеветники, просто мелкие мошенники. Каждый из них — человек. А как насчет человеческого достоинства всего этого персонала?

“Человек — это звучит гордо,” — басит Сатин, поучая своих друзей — обитателей “дна” общества. Так как же все-таки на самом деле? Как звучит это слово — человек?

В Библии говорится, что Бог создал человека по Своему образу и по Своему подобию. Подумаем хотя бы минуту над смыслом этих слов.

Образ Божий... Что может быть более возвышенного, нежели это понятие? Бог, по христианскому учению —абсолютное совершенство. Человек, дух человека, его духовные свойства — образ этого совершенства. Образ Бога — это вершина всех возможностей. Человек есть образ Божий. Таково прирожденное достоинство человека по нашим христианским понятиям.

Человек создан по подобию Божию. Бог есть Творец. Бог — это высшая творческая, зиждущая все воля. Человек сотворен по Его подобию. Значит, от самой природы ему дана возможность уподобляться Богу Творцу.

Читаем далее бессмертные библейские строки, повествующие о сотворении человека: И сотворил Бог человека по образу Своему и по подобию и сказал: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и над всеми тварями земными... (Быт. 1:27-28).

А что говорит обычное религиозное сознание, присущее каждому верующему христианину, о человеческом достоинстве? Вот классический псалом Давида: “Господи! Ты славою и Честью увенчал человека и поставил его... над делами рук Твоих...” (Пс. 8:6-7).

О том, как учит о человеке Основатель христианства, сейчас говорить не будем. Пусть каждый сам возьмет в руки Евангелие и прочтет его. Достаточно сказать только, что Бог в лице Христа называет человека меньшим братом Своим и говорит, что все, причиненное человеку, доброе или злое, расценивается как причиненное Ему Самому.

Таков человек по христианским понятиям в его идеале, то есть в том плане, в каком замыслил его Творец при сотворении. Таково наше христианское понятие о том достоинстве, которым наделен человек от Бога.

Ну а что представляет собой человек в действительности? А действительность мы хорошо знаем. Знаем, сколько прекрасного в человеке и сколько плохого. Если бы мы ограничились сейчас одним напоминанием о фильме “Обыкновенный фашизм,” то просто оклеветали бы человека. Однако забыть о существовании зла было бы такой махровой маниловщиной, которая в наши дни недопустима. Сатину это простительно, а нам — нет. Кто же виноват, что в жизни человеческой много зла? Условия? Но кто же их создал? Разве в социальной и личной жизни человека зло запрограммировано с такой необходимостью, которой нельзя избежать? Природа — мы нарочно говорим сейчас “природа,” а не Бог, чтобы можно было одинаково рассуждать и верующим, и неверующим, — природа, повторяем мы, не принуждает людей душить друг друга. Так почему же в жизни человечества столько ужасов? Причин можно указать много, но все их можно объединить одной формулой: человек сам портит свою жизнь. Это истина, не подлежащая сомнению. И здесь мы подходим к христианскому учению о зле и грехе.

Атеизм, как известно, отрицает понятие греха. Но так как это действительность, которую отрицать все же невозможно, то атеизм обычно уходит от этого вопроса в сторону и пытается что-либо выиграть в свою пользу: если человек хорош, а христианство учит о его греховности, то, значит, оно унижает человека, а посему христианство лжет. Если человек плох, а христианство учит о том, что он есть образ и подобие Божие, значит, плох и Оригинал — Бог. А если так, то Его нет совсем. Значит, опять христианское учение лжет. Ну, то есть, грубо говоря, нет разницы, что орел и что решка. Так как же все-таки по христианскому учению? Что есть человек и как звучит это слово?

То, что человек создан по образу Божию, то есть наделен от природы поистине Божественными дарованиями, есть истина для христианина несомненная. Каков бы ни был человек — хороший или нехороший, добрый или злой, он все равно есть человек. Он обладает всеми свойствами человека и, кстати сказать, всегда несет перед людьми и Богом ответственность за себя и свои действия. Человек есть существо ответственное, и ничто, кроме какой-либо тяжкой душевной болезни, приводящей к невменяемости, его от этой ответственности не избавляет. Его разум, его чувства, его воля — все это настолько высоко и прекрасно, что мы не можем себе представить чего-либо более великого в мире, нежели эти черты образа Божия в человеке.

То, что человек обладает возможностью быть подобием Божиим, есть также истина несомненная. Достаточно посмотреть на все великие деяния человеческие на протяжении истории. Но только ли одни эти великие деяния совершает человек? И снова перед глазами “Обыкновенный фашизм.” Могли бы люди этого не совершать? Могли бы эти самые люди, только мысля по-иному, стать подобием Божиим на земле, творить и продолжать то дело, которое Творец, начав, поручил завершить человеку?

Свободен ли человек в своих решениях? Ответственен ли пред Богом и братьями своими в своих поступках — или он только продукт исторической необходимости? И какой исторической необходимостью можно объяснить и оправдать его злые деяния? То, что человек искажает замысел Бога о нем, — это печальная истина, высказанная языком религии. На языке безрелигиозном это будет звучать почти так же — человек портит биологическую и социальную закономерность, запрограммированную природой. Так или иначе, но смысл один. Человек вносит зло. Он как бы портит творческое дело Бога или природы. На языке простого народа обычная порча работы называется огрех. На языке религии порча в себе образа и подобия Божия — грех.

Если мы подведем итог и вкратце изложим христианское учение о человеке, то оно будет таково. Человек замыслен Богом безгрешным. Но он не связан той необходимостью, по которой бессознательно движется любое животное. Он должен осуществить свою программу сознательно. И если не осуществляет ее, то, значит, грешит. Что же говорят по этому поводу атеисты, отрицающие в корне всякое понятие о грехе? “Христианство унижает человеческое достоинство понятием греха,” — отвечают атеисты (см.: Наука и Религия. 1967, № 6), Итак, по атеизму, не грех унижает человека, а понятие о грехе! Такова логика атеистов! Критику этой “логики” предоставляем самим читателям.

Наша логика иная. Мы снова напоминаем о той непреложной истине, что человек, по своей глубокой природной сущности, есть образ Божий, то есть обладает высшими духовными свойствами, какие только может воспринять от Творца его человеческая природа. Помимо этого человеку дана возможность, способность быть и подобием Божиим в природе и обществе. Но эту способность он, как мы видим, далеко не всегда осуществляет и, будучи свободным в своих решениях, уподобляется часто не Богу, а скоту, зверю.

Может ли он сбросить с себя этот звериный облик, это звериное, скотское подобие? Да, отвечает Евангелие, может. Человек может быть спасен от этого скотского подобия. Что же нужно сделать, чтобы спасти человека от того зла, которое он сам себе причиняет? О том, что нужно сделать для спасения, говорит Евангелие. Сейчас нам важно установить только то, что идея спасения человечества от греха и страдания есть основное положение христианского учения. Евангелие учит, что человек может спастись, что вместо “ветхого” человека может возродиться “новый” человек. Именно в силу этого положения Основатель христианской религии — Иисус Христос — называется всегда Спасителем человечества.

Христос погребен.

Может ли Он воскреснуть?

Христос убит, опозорен как идеал, изъят из действительности как нечто реальное. Христос забыт и скрыт от сознания. Он погребен и замурован в темной гробнице прошлого. Доступ к гробнице завален камнем, отвалить который не в силах отдельный человек. Может ли Он воскреснуть?

Христа, Человека, жившего около двух тысяч лет назад, предательски схватили и привели на суд. Его предал ученик за тридцать сребренников. Его судили, опозорили, бичевали, увенчали терновым венцом. Наконец, распяли. Он умер. Тогда Его погребли в каменном склепе и, чтобы никто не мог сказать, что Он воскрес, привалили к склепу большой камень. И приложили к этому камню печать. Даже поставили у гробницы стражу. Только тогда могли успокоиться в уверенности, что никогда более Его голос не раздастся на улицах и площадях. Голос, бодрящий одних и обличающий других, согревающий убогих и укоряющий сильных мира сего.

Убили, похоронили, запечатали гробницу, завалили вход в гробницу тяжелым камнем. А затем стали справлять праздник.

Не восстанет из гроба лжец сей, никто никогда не услышит более Его слов о каком-то духовном царстве Отца Небесного. Здесь, только здесь, на земле, будет славное царство наше, и не сбудутся никогда слова Мечтателя Галилейского, обманывающего людей призрачным Царством Небесным.

Христа убили. Но прежде чем убить, Его судили судом неправедным, судили и опозорили. Казнили и, чтобы никто более не слышал о Нем, сокрыли Его Евангелие в темной гробнице и приложили к гробу камень, который не в силах будет отвалить человек, если один пойдет искать Христа. И запечатали гроб печатью, чтобы никто никогда не знал, чему учил Христос, а чтобы никто не смел пытаться отвалить камень, поставили у гроба стражу.

Но Он воскрес, этот Учитель Галилейский. Воскрес потому, что сила смерти не могла удержать Его. Воскрес в новом, прославленном теле. И уже не мог камень гробницы быть преградой на пути Его. Он прошел сквозь камень, оставив в склепе погребальные пелены. И даже воины не увидели Воскресшего. И только после, когда бедные плачущие жены-мироносицы пришли ко гробу, чтобы помазать благовониями мертвое тело Учителя, и размышляли, говоря: “Кто отвалит нам камень от двери гроба?” — только тогда сошел с неба Ангел Господень и отвалил камень и все бывшие тут: и женщины, и стражи — увидели, что гроб уже пуст.

Христос воскрес и явился ученикам. Одни верили в возможность Воскресения, другие сомневались. Но настолько очевидны были все явления Воскресшего, что в конце концов множество народа поверили, что воистину воскрес Христос. Тогда возникла к бытию Церковь, носящая имя Его.

Две тысячи лет существует Церковь Христова. Две тысячи лет стоит Христос пред людьми как высший, безупречнейший идеал личности человеческой, как залог единства человека с Богом, бессмертия и возможности жизни Вечной — как высший смысл бытия, дающий осмысление жизни каждого отдельного человека, пришедшего в мир.

От дней Владимира Святого, когда Русь крестилась и свергла истуканов, а с ними и всю языческую мерзость — темноту, шаманство, многоженство и человеческие жертвоприношения, и вплоть до недавних дней Христос стоял перед нами как идеал совершенства личности человеческой, любви, кротости и целомудрия, справедливости и человеколюбия, правды и духовной красоты.

Когда сильный обижал слабого, ему говорили: “Да ты побойся Христа!” Когда слабый просил о помощи, то взывал: “Помоги, ради Христа!” Когда родители напутствовали сына или дочь в дальний путь, говорили: “Христос да сохранит тебя!” Когда мать убаюкивала младенца, то шептала: “Спи, Христос с тобой.”

Христос был всегда в душе человеческой как самый близкий, самый родной, самый любящий, самый справедливый. Простой человек никогда не мог бы ответить на вопрос, где Христос — на небе или на земле, потому что получалось так, что когда Христос в душе, то небо опускалось на землю.

Христос был идеалом не только простого народа. Христа чтили, Христа любили, Христа воспевали, о Христе учили все наши лучшие русские люди. Одни писатели, начиная с Ломоносова, — оставили нам глубокие мысли о единстве веры христианской и науки человеческой. Другие — как Чайковский, Рахманинов — сложили прекрасную музыку для богослужений, совершаемых во имя Его, третьи — художники: Крамской, Поленов, Репин, Нестеров и множество других — отдали лучшие порывы души, чтобы запечатлеть на полотне Его образ. Мы уже не говорим сейчас о тех, которые всю жизнь посвятили проповеди Его Евангелия, оставаясь сами вне славы человеческой. Множество подвижников, которых не перечесть, не только аскетов, а простых, обычных людей, несших подвиг жизненный в кругу семьи и терпевших скорби только для того, чтобы во имя Христа оказать любовь ближним своим, — все множество их жизнью своею подтверждало, как живы суть словеса Его, как слово Его исцеляет раны души, укрепляет связи семейные, воскрешает духовно погибающих.

Христа любили. Ему молились, но любя и боялись. Ибо знали, что Он есть неподкупный судия души человеческой. Не Он ли возвестил, что настанет день, когда со славою придет судить живых и мертвых. Сядет Он на престоле славы Своей и потекут к Нему на суд все народы. И суд Его будет для всех один: что сделали братьям Моим меньшим, то сделали Мне (Мф. 25:40).

Что сделал ты ближнему своему — это то же, что сделал ты Самому Христу. Одел ты нагого или, наоборот, отнял у него одежду; накормил ты ближнего своего или, наоборот, отнял кусок из руки его или хотя бы прошел равнодушно мимо голодного, страждущего, больного все это ты сделал Ему Самому, Так Он Сам сказал, когда ходил среди людей. Так возвестил, так и будет судить: Все, что сделали... одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25:40). Страшно станет всем, кто, услышав глас сей, исходящий от Сидящего на Престоле, поймет, что в лице любого человека нанес обиду Самому Христу — Судии живых и мертвых.

Тысячу лет Христос был идеалом нашим, светлым, прекрасным, зовущим к истине, добру и красоте; идеалом, дающим смысл существованию нашему, смысл краткой жизни человеческой. Все знали, что Он дал миру новую заповедь: “Любите друг друга... Нет больше той любви, как если кто душу свою положит за друзей своих” (Ин. 13:34; 15:13). И все знали, что действительно нет никого в мире, кто мог бы дать какую-нибудь иную, более прекрасную заповедь. Именем Христа скреплялась семья. Именем Христа вкладывались семена добра в душу ребенка. С именем Христа помогали ближним. В народе всегда бытовала фраза: “Носите бремена друг друга и так исполните закон Христов” (Гал. 6:2). Теперь как идеал Христос убит; все Его провозвестие объявлено вымыслом. В свое время иудеи, распявшие Христа, называли Его лжецом, обманщиком. Теперь не только Его учение, но Он Сам назван обманом, потому что... Его не было совсем. “Миф о Христе,” “Сказка о Христе,” “Христос — порождение больной фантазии” — вот что мы слышим сейчас о Христе. Христа как идеал убили, подобно тому, как две тысячи лет назад убили реального Богочеловека Христа.

Христа убили. Неужели это возможно? Неужели можно в душе человеческой убить лучший ее идеал? Да, можно. Христа убили, и многие полагают, что Он уже никогда не воскреснет. Но сила Христа в том, что Он в Себе Самом хранит природу Божества, а Божество бессмертно.

Человек сотворен по образу и подобию Божию. В этом вся тайна о человеке. Создавший его взял персть от земли и вдунул в лице его Свое Божественное дыхание. И этим жив человек. И этим он стал отличаться от других тварей земных. Образ Божий в человеке можно затмить, но все, на чем отразился луч Божества, все же воскреснет к Вечной жизни. Образ Христа как идеал вложен в душу человеческую при ее сотворении. И этот образ нельзя убить до конца. Нельзя убить навсегда основную заповедь Христову: “Любите друг друга... Нет больше той любви, как если кто жизнь свою положит за друзей своих” (Ин. 14:34; 15:13).

Христа убили и положили у входа в гробницу тяжелый камень.

На заре третьего дня женщины шли к Его гробу, недоумевая и спрашивая друг друга: “Кто отвалит нам камень от двери гроба?” (Мк. 16:3).

Когда они пришли, то увидели этот камень отваленным, но Христа уже не было в могильном склепе. В Евангелии говорится, что Ангел отвалил камень от гробницы не для Христа, Которого уже не было там, а для этих женщин, ищущих Его, дабы они могли убедиться, что Его там уже нет, чтобы они поняли, что для Победителя смерти нет преград.

Камень лежит на нашей душе с тех пор, как мы похоронили Христа.

Мы обычно не осознаем сразу до конца, каких духовных ценностей мы лишаемся, когда отказываемся от Христа и как от Бога, и как от идеала нашей человеческой жизни. Мы сразу и целиком не осознаем, что умирает в нас после того, как мы похороним Христа в своей душе.

Кто отвалит от нашей души тяжкий камень, кто оживотворит наши окаменелые души?

Богочеловек Христос, Которого неправедно осудили и убили две тысячи дет назад, воскрес из мертвых славою Отца Небесного и прошел сквозь камень гробницы, и явился людям, и основал Свою Церковь, Которую стяжал Кровию Своею.

Христос как идеал личности человеческой не может быть убит навсегда. Человек сотворен таким, что он должен носить в себе идеал, который и есть образ Христа. Христа можно убить в душе человека на какой-то срок, но нельзя убить навсегда, ибо если убить навсегда, то это будет вечная смерть...

Верим, что снова воскреснет Христос в душе человека — Христос, Истинный Бог наш, наш идеал взаимной любви, добра, истины, красоты в жизни земной; идеал и залог жизни Вечной, смысл бытия нашего и славы нашей в Царстве Отца Небесного.

Христианское

и общечеловеческое.

Истины, возвещенные Евангелием, настолько глубоки и прекрасны, что оспаривать их стало невозможно. Поэтому теперь уже не возражают против них, а, пользуясь тем, что Евангелие недоступно для чтения, стараются отторгнуть их от Евангелия и заявляют, что эти истины не специфика христианства, а известны людям были давно и что они есть нечто, сложившееся в течение истории, и тем самым представляют собой ценности общечеловеческие.

Что можно сказать на это? Во-первых, объявляя христианские истины общечеловеческими, тем самым уже констатируют их подлинную и непреходящую ценность. Но не в этом главное.

Еще не так давно считалось, что общечеловеческих истин нет, что понятие об истине есть продукт эпохи, социального устроения и т.д. Но если это так, то когда же впервые и кем именно были провозглашены те истины, которые теперь стали называть общечеловеческими? Нельзя скрыть того факта, что они впервые были провозглашены Иисусом Христом и что вхождение их в мир происходило трудным и мучительным путем. Мораль древнего мира не принимала, их. Христианство со всеми его заповедями было объявлено вредной, недопустимой религией, для которой нет места в Римской империи. Христианство одержало победу потому, что весь ход исторического развития, точнее сказать — духовного развития, человечества был направлен к тому, чтобы эти истины были восприняты. Христианство победило, и тем самым истины, бывшие ранее только спецификой христианства, стали истинами общечеловеческими.

Это произошло потому, что Евангелие ответило на все основные вопросы человеческой души, не какой-либо отдельной души, а на духовные запросы человечества в целом.

Тот, Кто создал человека по образу своему и по подобию, Тот вложил в душу человека и стремление быть подобным Ему, вложив в нее стремление к своему Первообразу. Поэтому слова Богочеловека Христа прозвучали как нечто родное и потенциально знакомое, как нечто, что уже было сродни человеку, но что еще только смутно осознавалось им. Тот, Кто создал человека по Своему образу и подобию, как бы вложил в душу человека некую программу, по которой человек нормально должен расти. Эту программу и возвестило Евангелие.

Вот почему понятие христианского и общечеловеческого нельзя противопоставлять или хотя бы даже различать. Однако, будучи тождественными по существу, христианское и общечеловеческое вошли в жизнь не сразу. Сначала было возвещено Христом Его Евангелие, потом оно было воспринято человечеством. То, что сейчас называют общечеловеческим, возникло из того, что ранее называлось только христианским.

“Душа человека по природе христианка” — этот краткий афоризм прекрасно отвечает на вопрос об истинном соотношении христианского и общечеловеческого.

Проблема зла.

Христианам часто задают вопрос: если зло существует и Бог все это видит и допускает, то какой же это Бог? Такой вопрос вполне естественен для тех, кто не дает себе труда хоть немного задуматься над сущностью бытия. Он аналогичен ряду обычных знакомых вопросов: в такой-то семье много зла — куда же смотрит отец? В таком-то государстве много зла — куда же смотрит власть? Однако каждому ясно, что бывает не так-то просто искоренить зло в семье или обществе И дети, и граждане бывают своевольны и злы, и одним запрещением или даже истреблением злых результата не достигнешь. Нужны воспитание и терпение. А вот когда речь идет о Боге, то сразу же заявляют: почему Бог до сих пор терпит зло?

Можно предвидеть и такой ответ: и родители, и правители не всемогущи, поэтому они должны затратить много усилий для прекращения зла и не всегда могут иметь полный успех, а Бог всемогущ. Ему ничего не стоит одним повелением пресечь зло. Но так могут говорить только те, кто смотрит на этот вопрос, так сказать, со стороны, не имея на самом деле никакого понятия о сущности христианской религии, о ее учении о Боге и о человеке, забывая о том, что такое человеческая личность и человеческая свобода, и не вникая до конца в вопрос, что такое добро и что такое зло.

Те, кто упрекают Бога за то, что между людьми есть зло, часто смотрят на зло слишком поверхностно и видят только его крупные проявления, как, например, войны или порабощение человека человеком. На самом деле зло гораздо шире. Оно рождается внутри человеческой души, поэтому оно часто проникает во все человеческие отношения, даже сугубо личные, интимные. Отсюда, из тайников души тех, кому ненавистно добро, поднимаются волны зла и, умножаясь, порождают великие исторические преступления, за которые обычно упрекают Бога.

Спрашивается, что, по мнению критиков, должен делать Бог для пресечения зла? Должен ли Он Сам в корне пресекать любую злую мысль в самом ее зародыше в человеческой душе или вмешиваться только тогда, когда зло превратится в какое-либо грандиозное преступление? Давайте подумаем, во что превратился бы человек, если бы он не в состоянии был самостоятельно ничего помыслить и ничего пожелать и ко всякому желанию его и ко всякой мысли его принуждал Бог? Во что превратился бы такой человек, лишенный свободной мысли, свободного желания и принудительно обязанный быть добродетельным? Это был бы уже не человек, а нечто слабее животного, какая-то заводная кукла. Бог не отнимает у человека его свободу, не парализует его волю, даже злую, но учит людей, как они сами должны установить на земле справедливую жизнь. Евангелие есть проповедь любви, а не насилия. И людям предстоит самим решить, в каких случаях они должны переходить от убеждения к принуждению, если находятся среди них такие, кто восстает на учение о братской любви, которую заповедал им Христос.

Можно много говорить о том, насколько насилие бывает полезно для пресечения зла в общественной жизни. В нашей действительности нельзя выработать такого правила, которое верно было бы в любые времена и при любых обстоятельствах. Невозможно насильственно пресечь зло, если оно зарождается в глубине человеческого сердца.

Объясним это по аналогии с семьей. Отец может убеждать сына и принуждать его к тем или иным поступкам, но он не может принудить его мыслить или желать так, как ему нужно. Человеческое сознание есть нечто свободное по своей сущности. Оно поддается и влиянию, и убеждению, но может и не принять ни того, ни другого. Человек может в любых условиях остаться таким, каким он хочет. Можно насильственно пресечь его действия, но нет такой силы, которая механически воздействовала бы на его сознание. Кто хочет серьезно вдуматься в этот вопрос, тот поймет, что человечество имеет все возможности по своей доброй воле уничтожить такие величайшие бедствия, как война или эксплуатация, Гораздо труднее устранить всюду рассеянное зло, которое сквозит в личных отношениях между людьми.

Бог дал людям жизнь, и это есть величайшее благо. Люди могут воспользоваться этим благом, люди же могут и погубить себя. Бог поставил человека владыкой земли, и человечество сможет, если захочет, уничтожить зло. Евангелие учит о том, как путем убеждения и личного примера, не лишая человека свободы, искоренить зло в самых глубинах души.

“Удалось” ли Христианство?

Христианство не удалось... Оно не охватило весь мир — значит, оно бесплодно. Оно не избавило человечество от его страданий, хотя около двух тысяч лет проповедует о любви — значит, оно бесполезно. Два тяжелых обвинения. Оба они могут исходить только от тех, кто совершенно не знает сущности христианского учения или же умышленно стремится ввести незнающих в заблуждение. Обвиняющие, должно быть, представляют себе христианство как попытку учредить какую-то всемирную церковную империю, в которой все обязаны исповедовать то, чему учит Церковь. Понятие “Церковь” в данном случае отождествляется с понятием всемирного государства.

Немного истории. Всемирные империи, какие только мы знаем, не удались. Все они, создаваясь, вскоре распадались, потому что основывались на насилии. В Средние века Римские папы также ставили себе целью насильственно создать всемирную Церковь наподобие всемирной Римской монархии, и нет ничего удивительного, что их попытки потерпели крах. Не только потому, что насильно основать Церковь вообще невозможно, но и потому, что Церковь не есть государство и ее природа совершенно иная.

Евангельская проповедь есть только призыв, но ни в коем случае не насилие. Это призыв, подразумевающий лишь свободное согласие. Если кто хочет последовать за Мной, — говорит Христос. Да, только если кто хочет. А если кто захочет принять Его учение — тогда что? Тогда — отвергнись себя, возьми крест свой, и иди за Мною (Мф. 16:24). Посудите сами: можно ли на такой основе построить что-либо принудительное, общеобязательное? Далеко не всякому захочется, неся свой крест, идти вслед за Христом на Голгофу.

Основатель христианской религии отлично знал, что далеко не все пойдут за Ним. Но знал также, что многие, вернее лучшие, пойдут. Это Он знал хорошо. И вот Он дал заповедь Своим ученикам обойти с проповедью Евангелия весь мир и везде проповедовать одно: если кто хочет идти за Христом, отвергнись себя, возьми крест свой и иди вслед за Ним. Иди и насаждай Его учение. А оно заключается в переосмыслении всей жизни, в проповеди любви, всемирного человеческого братства, в признании абсолютного достоинства человеческой личности, в признании, что только Вечная жизнь дает смысл нашей кратковременной жизни, что только в нахождении общего космического смысла всего и в приобщении к нему заключается смысл каждой отдельной человеческой жизни. Все идет от Бога как от всеобщего Отца и все к Нему возвращается. Все люди должны стать братьями, а для того, чтобы истребить зло, — дружными усилиями выйти на борьбу с ним, и в этой борьбе со злом и есть личный крест каждого христианина.

Теперь, судите сами: можно ли силой навязать всем без исключения людям такое учение? Можно ли оформить армию борцов за евангельскую свободу в какой-то принудительный батальон, куда тебя зачисляют, хочешь ты того или не хочешь?

Евангельский призыв прозвучал на весь мир. Значит, цель, поставленная Основоположником христианства, удалась. На него откликнулись все те, кто на языке Евангелия называются людьми доброй воли. Значит, и эта цель удалась. Что практически удалось совершить на земле людям доброй воли, составляющим христианскую Церковь? Об этом можно много говорить. На всем протяжении истории христианство имело множество врагов, стремящихся разрушить то дело, которое насаждал Христос чрез Своих учеников. Вся история человечества со времен Христа есть, по сути дела, борьба между добром и злом. Чего достиг Христос в этой борьбе? Достаточно сравнить мораль древнего и нового мира. Достаточно сравнить понятие о человеческом достоинстве до проповеди Евангелия и после нее. Конечно, можно спросить: всегда ли те, кто называл себя христианами, в действительности несли свой крест, осуществляя на земле Евангельское учение? Конечно нет! Кто-то из них, называя себя учениками Христовыми, на деле служили Его врагам. И здесь не приходится удивляться, так как это обычная история. Среди исповедников каждого учения находятся люди, которые лгут, прикрываясь хорошими словами, блюдут только свои личные интересы. Но ведь не такие люди творят историю. И если посмотреть, что создало христианское учение за две тысячи лет, то несомненно: все лучшее, что есть у человечества, создано именно благодаря ему. Высшая и самая гуманистическая мораль это мораль христианская. Никто еще не дал чего-либо более возвышенного, что могло бы заменить заповедь Христа о любви между людьми, о человеческом достоинстве, о том, что каждый человек есть меньший брат Христов и все, что ты сделал брату хорошего или плохого — все равно как если бы ты сделал самому Христу. Слова Христовы о том, что нет ничего больше той любви, как если кто душу свою отдаст за друзей своих, остались навсегда и для всех людей идеалом высшего героизма.

Христианство прочно укоренилось во всех передовых странах. Оно, именно оно дало ту прогрессивную идеологию, которая, в свою очередь, послужила основой для создания общечеловеческой культуры. Достаточно сравнить культуру христианских и нехристианских народов, чтобы решить вопрос о том, что дало христианство. Тем самым христианство удалось не только в своем прямом смысле, то есть в области чисто религиозной, но оно удалось и в части создания великих общечеловеческих ценностей.

Христианство не удалось? Нет! Христианство удалось! Христос никогда не ставил себе целью создания какой-либо организации с чисто имперской целью принудить к повиновению весь мир. Он создал Свое Царство, именуемое Им Царством Божиим, но оно, как Он Сам сказал, не имеет внешних границ, ибо находится внутри человеческого сердца. “Царство Мое не от мира сего,” — заявил Он судившему Его представителю земного царства Понтию Пилату (Ин. 18:36). То царство, от имени которого Пилат вынес Христу смертный приговор, вскоре распалось, а незримое Царство Христово одухотворило жизнь человечества на все последующие века. Оно и по сей день существует.

Если кто хочет последовать за Мной... Те, кто идут за Христом, те и составляют Его Царство, именуемое Церковью, независимо от того, сколько из официальных членов Церкви имеют в своей душе это Царство.

Евангельское повествование начинается с образного сравнения, доступного для всех людей, — с образа Человека, имеющего в своей руке лопату, которой веют хлеб. Пшеница остается, мякина отлетает. Историческая миссия христианства — отвеять зерно от мякины, соберет зерно Свое в житницу Свою, а мякину сожжет огнем неугасимым, — говорится в Евангелии (Мф. 3:12). Сколько за две тысячи лет собрано Христом зерна и сколько отвеяно мякины — ведомо только Ему одному. Мы верим в человечество, верим, что зерна собрано много. А если так — значит, Христос достиг Своей цели. Христианство удалось!

Целесообразность природы.

Как будто еще не так давно считалось возможным отрицать наличие целесообразности в природе. Говорили, что даже процесс совершенствования, эволюции происходит лишь в силу случайных положений и слепого по сущности своей естественного отбора. В наши дни бурного развития науки говорить об отсутствии целесообразности устроения всего, что мы видим, просто невозможно. Научные открытия ежедневно приносят все новые и новые сообщения о сложнейшем устройстве каждого изучаемого природного объекта... Мы поражаемся чрезвычайно разумному устройству и атома, и любого организма, и космических процессов. И уже трудно говорить о том, что является более “продуманным” — галактики и туманности или те организмы, которые до сих пор почему-то называются простейшими, хотя устроены они наисложнейшим образом. Кругом, оказывается, всё точно рассчитано, причем так, что всё содействует развитию, совершенствованию, и явно видно, что целью развития является жизнь, и, наконец, среди неисчислимого богатства этих жизненных форм — человек. Всё как будто служит одной цели: и странное наклонение орбиты Земли по отношению к плоскости ее вращения вокруг солнца, в силу чего происходит регулирование тепла и смена времен года, и удивительное исключение для воды из общей закономерности сжимания всех физических тел при холоде, без чего прекратилась бы жизнь на Земле, и поражающий наш ум инстинкт живых существ, совершенно необъяснимый, но исключительно мудрый, и не менее удивительные другие явления, происхождение которых непонятно, — все служит одной цели: чтобы в конце концов на Земле появился человек как венец всего существующего.

В нашей Солнечной системе все рассчитано так, что малейшее изменение принесло бы катастрофу для жизни на Земле. Достаточно представить себе хотя бы некоторое изменение в том недавно открытом электромагнитном “поясе” над атмосферой, защищающем Землю от губительных ультрафиолетовых лучей Солнца и пропускающем их ровно столько, сколько нужно для поддержания жизни, или хотя бы изменение всего лишь на 10-20 градусов температуры на земной поверхности, что совершенно ничтожно в общих масштабах космической температуры, но было бы губительно для жизни высокоорганизованных существ, чтобы понять всю целесообразность общего устроения Вселенной. Наука с каждым днем все громче и громче говорит о целесообразном устроении каждого явления и только как будто боится сказать свое последнее слово об общей гармонии и целесообразности. Но уже стало невозможно говорить, что все частное разумно, а целое не имеет общего смысла. Целесообразность всего космоса и явление наивысшего явления в нем — человека — это сейчас уже такая истина, отрицать которую невозможно.

Смысл жизни.

Главная закономерность мира — это развитие, восхождение от примитивного к более сложному, совершенному. На этой лестнице восхождения наиболее совершенной формой движения является жизнь. Среди всех форм жизни наиболее совершенной является мысль. В потоке времени жизнь все более и более одухотворяется. Жизнь — это как бы вершина движения. Мысль — это как бы пик жизни. И движение вообще, и жизнь среди всех форм движения, и мысль среди всех форм жизни — все это всегда в каком-то бесконечном стремлении к совершенству, всегда как бы в состоянии напора, стремлении преодолеть уже достигнутое существующее.

А теперь спросим: каков же смысл всего этого потока жизни, завершающегося человеком? Если человек это завершающее процесс космической эволюции существо — через несколько лет своего бытия умирает, то есть разлагается на свои основные элементы, возвращается в прах, из которого он с таким трудом был поднят, то вся эволюция оказывается бессмысленной. Если организм человека, состоящий из атомов, сгруппированных в молекулы и полимеры, а затем в клетки и в их дальнейшие сложные сочетания, распадается в прах, то естественно спросить: а что же будет с тем, что мы называли личностью человека? Распадается ли в прах его “я”? Или, может быть, даже и спросить-то об этом нельзя, так как это таинственное “я” не состоит из чего-либо материального? Но если кроме материи ничего нет и быть не может, то, значит, и этого “я,” в сущности, нет, и участь человека не более, как участь любой предварительной животной формы, послужившей ступенью для появления человека. А если так, то каков же смысл всей эволюции, для чего весь ее процесс?

Принцип эволюции — беспрерывного совершенствования — сразу теряет свой смысл, если то, к чему она стремилась, все равно уходит в небытие. Какова же окончательная цель, к которой стремится человечество, а следовательно, и весь космос как та среда, на которой вырос этот цветок бытия? Где пик человеческого сознания? Где та точка или сфера, куда стремится поток, несущий с собою человеческие жизни? Где и в чем тот смысл, к которому стремится человеческая мысль? Где то Совершенное Бытие, являющееся одновременно Истоком и Завершением всей жизни. Альфа и Омега бытия?

История — очень длительный процесс, в котором воля каждой отдельной личности как-то более или менее гармонически сочетается .с волей большинства и все идет согласно статистическим законам, о наличии которых мы знаем, или, вернее, догадываемся, но сущности которых или причины их существования мы доподлинно не знаем.

Нам не дано знать грядущие судьбы, нам не дано знать, какова будет наша жизнь даже через несколько дней. Мы мечтаем о будущем, мечтаем о величии, о счастье, о благоденствии... Мечты перейдут в действительность только в том случае, если они будут совпадать с объективным и уже предначертанным ходом истории, который потенциально закодирован, как в общечеловеческом бытии, так и в каждой клетке человеческого организма. Статистические законы влекут нас туда, куда наш взор еще не проникал. Сумеем ли мы разгадать этот код, этот заранее предначертанный смысл истории? Вот — вопрос вопросов.

Одно из двух: или мировой процесс бессмыслен, или он имеет смысл и тогда этот смысл должен быть великим и вечным. Если смысл бытия есть, то он должен быть силой всепобеждающей, должен подчинить себе весь процесс, направить его так, чтобы, выйдя, наконец, из цепи промежуточных форм, создать нечто совершенное, могущее стать вечным...

Если все движение, являющееся основным атрибутом бытия, есть движение поступательное, если вся поступь жизни как наиболее совершенного движения также направлена к совершенству и если тем самым эволюция есть характернейшая черта или, лучше сказать, неотъемлемое свойство и жизни, и всей Вселенной, то, следовательно, окончательная цель совершеннейшего из всех земных существ — человека — должна находиться где-то в сфере совершенства, не в какой-либо стихии, а в совершеннейшей Личности, иными словами в том, что на языке религии условно называется Богом. Я говорю — условно, ибо Совершеннейшему не может быть дано логического определения, не может быть дано и имени, ибо Это есть Нечто Высшее всякого имени.

Евангелие возвещает, что Бог — Мировой Смысл — воплощается и вочеловечивается, то есть воплощение происходит не просто в материи, в живой плоти, а именно в человеке, ибо среди всех форм бытия только один человек может достигнуть совершенства и бессмертия. Так возникает единство Бога и человека — богочеловечество.

Христианство дает простое и вместе с тем изумительно смелое решение вопроса о смысле жизни как отдельной личности, так и всего человечества в целом. Вся природа до человека была лишь послушным орудием в руках Творца. Только один человек на вершине лестницы живых существ осознает свое назначение и становится из раба необходимости свободным соучастником Творца в завершении творения. В трудном подвиге, идя вслед за Христом Богочеловеком, он обожествляет самого себя и тем самым созидает и уготовляет свое бессмертие. Поднявшись из праха, он восходит до единства с Источником Жизни. В этом смысл всего космического процесса, смысл существования Вселенной.

Если же самое лучшее, самое высшее из всего, что есть во Вселенной, наше человеческое “я,” есть фактически ничто (раз нематериально, то, значит, “ничто”) или же с разрушением организма превращается в ничто; если весь этот космический поступательный процесс заканчивается тем, что венцом всей эволюции является смерть и личность исчезает, тогда все бытие, весь этот поток жизни, вся слава и вся трагедия человеческой жизни ужасающая бессмыслица и, по меткому выражению Достоевского, “дьяволов водевиль,” и ничего более.

Нет! Жизнь — не “дьяволов водевиль” и жить — не значит умирать. Жизнь есть величайшее из всего, что совершается в космическом процессе. Самое совершеннейшее — и вместе с тем самое осмысленнейшее. Жизнь органическая — та сфера, та среда, на основе которой вырастает возможность Вечной жизни. И только в этой Вечной жизни есть смысл всего бытия. Только бессмертие может быть окончательным смыслом всего органического поступательного порыва жизни. Среди общего потока, где все течет, все изменяется и, рождаясь, умирает, возникает нечто совершенно новое — бессмертие человеческого духа. Над потоком жизни-смерти вспыхнула искра Воскресения.

Христианство говорит о смысле всей истории, о грядущем как о реальном. Если есть богочеловечество, то будет и воскресение. Венец творения — человек — имеет смысл только если он теоретически, потенциально бессмертен и реально становится бессмертным. В Богочеловеке Христе жизненный круг перестает быть порочным, упраздняется дурная бесконечность. Если есть воскресение, тогда есть и смысл. Нет воскресения — нет и смысла. Только воскресение человека к Вечной жизни дает смысл всему космическому процессу. Смысл существования каждой отдельной человеческой личности и смысл существования всех человеческих поколений, то есть всего человечества в целом, должен гармонически сочетаться с замыслом бытия всего творения, смыслом существования Вселенной — Да будет Бог все во всем! (1 Кор. 15:28).

Воскресение Христово, а вслед за Ним воскресение всех, достигших духовного совершенства в трудном, но великом крестном подвиге духа, есть естественное (онтологическое) и тем самым логическое завершение всего космического процесса становления, всей космической эволюции. Без этого воскресения человека к Вечной жизни вся Вселенная и все, совершающееся в ней, утеряло бы свой смысл.

Но Христос воскрес и дал смысл нашему бытию, открыв перед нами врата Вечной жизни.

В сие верим. И ради этого грядущего воскресения из мертвых живем. Аминь.

Человеческая жизнь

в плане вечности.

Это не трактат, в котором подробно освещалась бы вся эта необъятная тема. Да и вряд ли ее можно полностью исчерпать. Трудно говорить о том, что лежит вне пределов жизненного опыта, вне пределов обычного познания. Это лишь размышление о неведомом: как в настоящем, так и в грядущем.

Судьба человека.

Если есть что дороже жизни, то только истина. Нормально истина и жизнь должны сочетаться в гармонии, и мы не будем противопоставлять их друг другу: жизнь — в истине, в стремлении к истине...

Но истина вечна, а жизнь? Мы рождаемся на свет, приходим в этот мир, где все уже полно жизнью, и боремся за жизнь. Мы приходим в мир и любуемся им, наслаждаемся. Но когда вглядимся в него, то видим, что жизнь всюду пресекается смертью. Слыхали ли вы афоризм: “Жить — значит умирать"? Но никто, ни одно живое существо не хочет умирать. Всякий борется за жизнь и хочет ее продлить. Продлить во что бы то ни стало. Никто не хочет оторваться от чаши жизни, от этого волшебного напитка.

Наше чувство протестует против смерти. И только ослепив свое чувство, свой разум, современный человек находит возможным жить, боясь даже подумать о смерти. Жить — значит умирать...

Но тогда какой же смысл в жизни? Не в смерти же смысл!

Чтобы замаскировать величайшую бессмыслицу, начинают искать хоть какой-то суррогат, которым можно было бы утешить человека. Начинают говорить о “биологическом бессмертии,” то есть о продолжении человеческого рода... Жить в потомках... Но это биологическое, или, вернее, зоологическое, бессмертие рода ничего общего не имеет с моим личным бессмертием. Биологическая жизнь есть не что иное, как длинная цепь хромосом, передающихся из поколения в поколение. Что бы мы ни взяли за пример — какую-либо породу растений или животных, — все существует в данный момент в силу этого биологического бессмертия. Из рода в род передаются наследственные качества. Все животные с незапамятных времен передают по наследству свои качества, благодаря чему природа сохраняется и живет как бы в непрерывном потоке. Тем самым она может считаться бессмертной. И это же “бессмертие” предлагают в утешение человеку! Ты будешь бессмертен в своих потомках, подобно тому как бессмертно каждое животное, каждая собака в своих щенятах. — И это все?

Итак, судьба личности, согласно этому учению, есть ничто. Личность исчезает, превращается в ничто. Поэтому истину всегда стараются замолчать или же вместо нее подсунуть хоть что-то. — Ты будешь бессмертен в своих потомках! Но от меня самого, от моей личности ничего не остается! Буду ли я существовать?

— Так тебе уже сказали, что ты будешь, но только в жизни потомков. Пойми это.

Но разве жизнь потомков — это тоже самое, что моя собственная жизнь, мое собственное существование? Ведь не могу же я назвать бессмертным любое животное только потому, что его клетки будут жить в его потомках.

Каждому понятно, что жизнь в потомках не есть, конечно, жизнь. Стоит лишь минуту подумать, что речь идет не только обо мне, а и обо всех лицах, которые исчезнут, успев дать жизнь потомкам, которые, в свою очередь, также исчезнут: чтобы понять, что жизнь в потомках и жизнь самих потомков одинаково уходит в небытие. Если мы живем для потомков, то для кого же будут жить они? Следовательно, ни о каком продлении жизни здесь и речи нет.

Нет, что-то не вяжется у тех, кто предлагает мне в утешение зоологическое бессмертие.

Теперь о другом. Я вижу, что смерть нивелирует величайшую праведность и глубокий порок, силу и бессилие, гений и бездарность, человека и животное. “Жить — значит умирать.”

В суровости этих слов, сказанных Энгельсом, больше правды, нежели в слащавом обмане о биологическом или историческом “бессмертии,” способном утешить лишь доверчивых лиц.

Но вот мне предлагают другой вид “бессмертия” — не биологическое, а, так сказать, психологическое — бессмертие в памяти. Будешь хорошим гражданином — и ты будешь бессмертен в памяти всех будущих поколений.

Мне хочется спросить: все ли из вас помнят дела своих предков? Может, кто-нибудь из вас и вспомнит когда-либо своих деда или бабку. Так разве это и есть их бессмертие?

Если жизнь моих предков, умерших 60-70 лет тому назад, уже давно ушла из памяти моей, если о их существовании не помнят или даже ничего не знают их правнуки, а другие люди просто и не слышали о них, то о каком же бессмертии в памяти людской может быть речь? Что это? Обман или насмешка?

Я сейчас вот живу. И кто-то сейчас помнит обо мне. И я вижу, радуюсь, страдаю, чего-то достигаю, но не потому, что этот другой помнит обо мне, а потому что я действительно живу, независимо от того, вспоминает этот другой обо мне или нет.

Мы все любим жизнь. И нам приятно, когда о нас наши современники вспоминают добрым словом. Это действительно очень ценно. Но только память других о нас не есть наша жизнь. К тому же, как мы уже сказали, память о нас быстро проходит. А если и держится, то, увы, не только добрая, но и плохая. Ведь о любом злодее, вошедшем в историю, люди помнят больше, чем о порядочном человеке, тихо окончившим свою жизнь.

Скромный труженик может прожить почти в неизвестности, и его сейчас же забудут. А какой-либо бандит, затеявший войну, будет долго жить в памяти людской. Одни будут его хвалить, другие ругать. О нем будут писать книги, целые исследования, большей частью противоречивые. Он будет фигурировать в учебниках истории, и каждый школьник должен будет запомнить его имя. И это тоже мы называем бессмертием? Ведь если быть последовательным и утверждать, что все бессмертие человека в памяти потомков, то нужно согласиться, что какой-нибудь Чингисхан или Гитлер поистине бессмертны и каждому из нас не сравниться с ними в памяти людской. Да и сама память-то превратна. О Наполеоне, Петре 1 или Иване Грозном сколько разных мнений! А о нас через несколько времени просто забудут. Так что же это за жизнь “в памяти?” Тем более в такой превратной?

Итак, если кто-либо из утешенных этим “бессмертием” дал бы себе труд подумать, действительно ли существует такая память, то сообразил бы, что памяти этой почти нет, она существует лишь для единиц, а для простых смертных ее нет. Следовательно, фактически нет и этого суррогата бессмертия. И когда мне обещают “бессмертие,” которое стяжали себе персонажи из учебников истории, то я предоставляю его тем, кто это мне предлагает.

Вечная участь.

“Жить — значит умирать.”

Этот афоризм Энгельса нельзя опровергнуть никакими доводами о “бессмертии” в памяти потомков.

Но, может быть, отбросить всю эту грустную действительность? Может быть, лучше поговорить о самом идеале бессмертия в человеческой памяти?

Прямое призвание человека — творить добро. Человек, который не творит добра ближним своим, не трудится для общественного блага, не достоин звания человека. Творить добро! Жить не только для себя, а для ближних своих, для всего человечества! Что может быть прекраснее?! О таких людях все мы, живущие, должны хранить вечную добрую память.

Добрая память о человеке, творящем добро, — это Божественное требование, вернее — норма для всякого нормального человеческого общества.

Вечная память! Именно с этими словами христиане опускают в могилу своих родных, близких, членов Единой Вселенской Христианской Церкви, которая эту память во веки хранит в своих молитвах!

Вечная память! Великие слова... Но только вечная память о человеке среди нас, оставшихся в живых, еще не вся правда о человеке, а только одна ее сторона, одна ее часть.

Мы снова повторяем ту истину, что наша память об умерших, как бы хороша она ни была, не есть жизнь самих умерших.

Самая хитрая ложь выражается обычно в том, чтобы в целях достижения большего правдоподобия и тем самым успешного обмана — обмануть человека полуправдой, то есть сказать ему не всю правду, а только ее часть, умолчав о самом важном.

В Библии говорится, как сатана, желая погубить человека, обманывает его, открыв ему кусочек правды, но умолчав о главном (Быт. 3). Весь прием состоит в том, чтобы создать двойной смысл, то есть придать частности смысл всего целого. В данном случае обман состоит в том, чтобы великими словами о вечной памяти подменить понятие Вечной жизни. Но подменить смысл жизни памятью — это значит в конечном итоге погубить человека, оставив его в результате обманутым перед могилой, дальше которой он уже не знает пути.

Человек и человечество.

Те, кто не верят в Вечную жизнь, иногда говорят нам, что смысл жизни каждого человека заключается в смысле жизни всего человечества. Верно ли это? Или, может быть, что-то здесь верно только отчасти, а что-то не договорено, умышленно скрыто. Давайте подумаем над тем, что такое человек и что такое человечество? Начнем, как полагается, с логического определения этих двух понятий. Если мы сравним их по ясности определения, то увидим, что первое — человек — довольно ясное, конкретное, не вызывающее разногласий, тогда как другое понятие — человечество — фактически довольно прорекаемое и далеко не такое конкретное, как первое, и еще строго не установившееся.

Человек — это нечто установившееся как по форме, так и по объему, это — строго определенная система, в которой все части неразрывны и связаны между собой, живут одной общей жизнью и не могут существовать друг без друга. Человечество же не представляет собой такой крепкой взаимосвязанной системы, отдельные его племена и даже расы могли тысячелетиями жить даже и не зная о существовании других. На всем протяжении истории человечество находилось по большей частив состоянии вражды между отдельными группами. По сей день люди еще не сумели создать единого, целостного подобия организма, в котором все части были бы связаны так, что не могли бы существовать друг без друга. Человечество есть нечто более раздробленное, нежели какая-либо порода животных. Между животными нет такой внутривидовой борьбы, какую мы видим среди людей.

Человек принципиально неделим. А человечество разделено на части. Человечество, как целое, хотя бы речь шла только лишь о данном моменте, пренебрегая всей предыдущей историей, это еще только идеал.

Итак, если говорить о человечестве в целом, то это, во всяком случае, не организм, а довольно условное единство, скорее напоминающее собою порошок, нежели целостный организм.

Это должны понять те, которые говорят нам, что смысл существования каждого отдельного человека может быть постигнут из смысла существования всего человечества, а в то же время не могут точно сказать, что же такое человечество. Мы не протестуем против этой формулы, но только спрашиваем: как же можно определить частное (в данном случае — “человек”) из общего (в данном случае — “человечество”), если это общее неопределенно, а может быть, и неопределимо? По законам элементарной логики это невозможно. Если приходится определять частное из общего, надо дать сначала определение общего. Чтобы найти смысл существования каждого человека, надо найти смысл существования всего человечества.

Что же такое человечество? Наличный состав людей, живущих в данный момент на земле? Если так, то что же представляет собой все то человечество, которое жило до настоящего момента? Груда гниющих, вернее, давно уже сгнивших костей? Сравнения можно подбирать любые, но независимо от этого, так или иначе человечество, жившее до сих пор, — это уж уже не человечество, или, попросту говоря, уже не реальность, а лишь понятие о чем-то бывшем, а в действительности — “ничто.”

Так это или не так? Если человечество — это именно наличный состав людей и нам нужно отбросить всякие ненужные понятия о том, что уже стало “ничем,” грубо говоря “падалью,” и говорить только о том, что действительно живет сейчас, то не превратимся ли мы в грубых эгоистов, которые живут только для себя.

Нет. Мы боимся сказать, что живем только для себя. Мы привыкли говорить о будущем. О будущем мы сейчас говорим больше, чем о настоящем. У нас все в будущем. Настоящее как будто бы только для будущего, для грядущих поколений. Для кого же будут жить эти грядущие поколения? Забудут ли так же о нас, как мы забываем о предыдущих? Нам говорят, что то, что было о нас, это лишь какая-то предыстория, а не настоящая история человечества. Настоящая история — это только при нас, или, вернее, после нас. А что если грядущие поколения будут также мыслить, что мы — не история, а лишь предыстория? А что если и эти грядущие поколения тоже окажутся за порогом понятия истории? Может быть, и им нужно будет жить не для себя, а для грядущих поколений? Нет ли тут чего-либо похожего на “дурную бесконечность”?

Если мы хотим быть последовательными материалистами, то должны признать, что тех, кто когда-то жил, сейчас материально уже нет, а тех, кто ещё не родился, материально еще нет. Материально существуем только мы, ныне существующие, живущие. Но хватит ли совести у нас назвать человечеством именно наше поколение?

Да разве можно назвать этим именем текущее поколение, в котором в каждый момент все течет, все изменяется, что-то зарождается, а что-то умирает? Назвать человечеством наличный состав людей на данный момент — это будет самым величайшим обманом, которым когда-либо дурманили головы людей. Человечество — это именно всё человечество, во всём его объеме, во всем его неизмеримом величии — от праотца, в котором впервые заблистал Образ Великого Творческого Разума, дающий возможность и основание носить имя человека, и до последнего обитателя земли и последнего участника истории. Только это всецелое я могу назвать человечеством. Если человечество живет для грядущего, то должно быть осмысленно не только настоящее, но и прошлое. И если человек живет в этом настоящем, то его жизнь не может быть оторвана от прошлого и этого грядущего, которое он вместе со всеми своими собратьями творит в настоящем.

Если жизнь всего человечества имеет какой-то великий смысл, который, быть может, мы на сей день еще не совсем разгадали, тогда станет ясно, что и жизнь каждого человека в этом осмысленном потоке бытия должна иметь свой личный великий смысл, ибо человек — нечто большее, чем молекула в струе куда-то бегущего потока.

Смысл бытия.

Мы начали предыдущий раздел с того, что нельзя искать смысла существования человека вне человечества, а кончили тем, что признали обычное, “ходовое” понятие человечества не только расплывчатым, но даже как-то умышленно неопределенным, затушеванным.

Итак, говорить о человеке вне его связи о человечеством нельзя, а узнать что-либо определенное о том, что такое человечество, тоже нельзя. Не зашли ли мы в тупик, пытаясь оставаться все время на чисто материалистической основе?

Попробуем стать на иные позиции и исходным моментом считать не наличное материальное бытие, а непременное существование общего смысла всего бытия в целом.

Итак, есть смысл или нет смысла во всем человеческом существовании, во всем историческом процессе?

Если нет смысла, тогда о чем же говорить? Тогда каждый пусть живет только сегодняшним днем, как насекомое, порхая с цветка на цветок, не заботясь ни о чем и только слепо выполняя функции продолжения рода, не задаваясь вопросом, зачем это надо.

Если же предположить, что какой-то смысл есть и его только надо найти, то надо искать его неотступно серьезно, искать заранее предположив, что ответ должен быть найден сразу для всей картины жизни, то есть в синтезе, в единстве судьбы как человека, так и человечества. Не может быть, чтобы жизнь каждого отдельного человека имела смысл, а жизнь всего человечества оставалась бессмысленной. Не может быть и другого, то есть чтобы жизнь человечества как непрерывного потока человеческих существ имела смысл, а жизнь каждого отдельного человека этого смысла не имела бы и весь смысл его жизни сводился бы лишь к чисто служебной, то есть какой-то передаточной роли — дать жизнь будущим поколениям, а самому уйти в абсолютное небытие. Неужели все назначение человека в том только, чтобы породить после себя новый поток живых существ, судьба которых сведется к такой же несчастной участи — быть лишь почтальонами какой-то бессмысленной в своем движении эстафеты, где все уходит в небытие только для того, чтобы предоставить место на Земле таким же уходящим в небытие существам? Начало жизни каждого человека, несомненно, вытекает из общечеловеческого начала. Человек рождается на свет в силу тех причин, которые вызвали к бытию человечество как особую породу существ. Поэтому и завершение каждой человеческой жизни должно быть связано с завершением общечеловеческой истории. Прожив столько-то лет на земле, каждый человек оставляет по себе след. И не просто какой-то случайный след, а несомненно, думаем мы, он должен был бы оставить какой-то уже предначертанный ему след, выполнить какую-то предначертанную общим ходом жизни человечества роль. Так и в растении, и в животном, и в любом организме каждая клетка, возникая из небытия к бытию, уже заранее предназначена занять определенное место, что-то выполнить. Вся разница, пожалуй, лишь в том, что в организме функция каждой клетки заложена с непреодолимой необходимостью и если все же клетка не выполняет свое предназначение, то результатом этого будет болезнь организма.

В человеческом обществе нет такой слепой, заранее до мелочей предначертанной необходимости жизненного пути. Личность имеет свободу выбора. След, оставленный человеком, может быть иным, чем тот, который был ему предначертан. И болезнь других людей, вызванная им, может проявиться нескоро. Но если отдельные личности могут что-то выбирать, то масса в целом подчиняется предначертанному ходу истории. Статистические законы действуют с неменьшей суровостью, нежели законы физические. И если мы будем искать смысл каждой отдельной человеческой жизни, то не сможем, повторяем, искать его вне связи с теми статистическими законами, по которым живет человечество и которые наверняка имеют какой-то смысл.

Жизнь человечества, несомненно, связана с жизнью космоса. Как нельзя научно говорить о жизни человека, игнорируя жизнь Земли, так же нельзя говорить научно о судьбе человечества, игнорируя жизнь космоса.

Смысл существования человечества (если только такой смысл есть) несомненно связан со смыслом существования всего космоса. Если все бессмысленно и нет смысла ни в существовании человечества, ни в существовании космоса, тогда, конечно, не стоит и рассуждать обо всем этом. Можно ли говорить о сплошной бессмыслице или о каком-либо соотношении бессмысленных процессов! Если же, повторяем, мы верим, что есть смысл как в существовании человечества, так и всего космоса, если мы, веря в него, ищем его, тогда, конечно, мы не можем жить спокойно, пока не разгадаем этой жгучей тайны. Ибо смысл и нашей личной жизни тогда вырисовывается на фоне общего смысла.

И здесь мы стоим перед альтернативой. Или вся Вселенная в целом, все целое, которое мы можем назвать словом “все,” имеет смысл своего бытия, или же “все” бессмысленно. Если есть смысл во всем, то это должен быть смысл вечный, высший, какой, может быть, мы сейчас даже уяснить себе не можем, но о котором можем только сказать, что есть смысл вечный, ведущий к абсолютному совершенству.

И если человек (человечество) есть нечто лучшее во всем космосе, то есть то, что принято в христианской философии называть “венцом творения,” то смысл должен быть осуществлен именно в нем — человеке.

Смысл существования человечества несомненно связан и как-то закодирован в общем смысле, в общей космической судьбе всего мира. Вернее всего, что судьба человечества уже как-то предначертана в судьбе космоса как его пик.

Рассуждения о том, что человечество слишком ничтожно во Вселенной по своему чисто “физическому объему,” могут быть отброшены сразу же. Разве соотношения масштабов играют в биологии решающую роль? Разве жизнь не есть сравнительно ничтожная пленка на поверхности нашего огромного Земного шара? И разве человеческий мозг, его серое корковое вещество, так уж много занимает места среди всего животного мира? Не этот ли малый мозг, не эта ли ничтожная по объему пленка решает судьбу планеты?

Инстинкт вечной жизни.

Жизнь! Что может быть дороже жизни? Но неужели моя жизнь пресечется так же, как жизнь цветка, растущего в поле? Он возник из небытия, расцвел... и отцвел. И уже его нет. Но цветок не мыслит и не жаждет бессмертия. Человек — это нечто большее, нежели цветок полевой. Я мыслю, чувствую — значит, я есмь. Ищу во всем цели. Ищу цели и в моей жизни.

Я возник из небытия. Я вошел в окружающий мир. Открылись мои глаза, раскрылся мой разум. Осмотрев окружающий мир, я тем самым как бы возвысился над ним. Я познал, что человек есть нечто большее, чем все, что существует в мире. Где предел человеческому “я"? Мысль человека проникает в глубины атома и в просторы космоса, во все тайны природы. Человеческая воля может изменять лицо земли. Мое “я” возносится над миром и осознает себя образом и подобием Великого Творческого Разума, дающего законы Вселенной. Нет предела человеческому “я.” Но вот подходит смерть и заявляет: “Нет! Есть предел! Твое “я” заключено в твоем теле. А тело старится и умирает.” И никакими посулами врачей, что, мол, в будущем наука им поможет продлить мою жизнь, нельзя успокоить мыслящего человека, если все равно придется умереть. Если смерть неизбежна, что стоит некоторое продление угасающей жизни на несколько жалких старческих лет?

Жалкие утешители вы все! Вот единственно, что я могу сказать тем, кто хочет убаюкать меня, обнадеживая, как малыша, что вот дядя доктор еще немного продлит тебе жизнь.

Мое тело живет по законам, которые неумолимы, но мое “я” не хочет подчиняться этим законам. Оно хочет возвыситься над этими законами и преодолеть их. Оно хочет жить... жить... жить... вечно. И никто из тех, кто обещает мне или жить в память моих потомков, или несколько старческих лет в “довесок” к отпущенному мне сроку, не успокоит меня, не даст мне утешения и ничего не изменит в моей судьбе ибо я твердо знаю, что умру. Мое тело распадется на составные химические элементы и через сколько-то времени “из него лопух вырастет,” как метко изрек тургеневский Базаров.

Жить хочет каждый, хочет жить всегда. И только очень измученный и страшно усталый человек может заявить, что он предпочел бы умереть. Но ведь он это скажет не по причине утраты инстинкта жизни, а по причине непосильных тягот или страданий. Причем даже и при страданиях, и при глубокой дряхлости не каждый захочет умереть. А многие скажут: лучше страдать, нежели совсем исчезнуть, уйти в полное небытие. Нормально же каждый человек хочет жить всегда и не устанавливает срока своей смерти. И здесь я вижу и нахожу какой-то неистребимый инстинкт, такой же мудрый, биологически целесообразный, как все, что характеризует весь окружающий меня мир.

В мире нет нецелесообразных органических стремлений. В организме нет нецелесообразных инстинктов. Все мои биологические и духовные инстинкты, потребности всегда целесообразны, чем-то обусловлены и к чему-то направлены.

И если я ощущаю в себе жажду жизни, жажду жизни Вечной, то я должен прислушаться к голосу этого инстинкта и поставить перед собой вопрос: насколько верен этот инстинкт стремления к Вечной жизни, насколько он обусловлен общим ходом мировой жизни, насколько целесообразен и насколько реален? Бессмертие! Но возможно ли оно? Есть неизъяснимый и неуловимый Творческий Разум, который как бы наполняет собою всю Вселенную и дает ей законы и смысл. Все течет, все изменяется, а Он неизменен над всем этим бушующим океаном бытия.

Все возникает к бытию и снова уходит в небытие, возникает и уничтожается. Среди кипящего океана жизни, которому нет границ ни во времени, ни в пространстве, когда-то, в какой-то момент возникла одна точка, вспыхнула искра. То была моя жизнь. Для чего она вспыхнула? Неужели только для того, чтобы разгореться и затем снова погаснуть, исчезнуть в этом океане, в котором нет ничего вечного, а все возникает и все уничтожается и только вечен Творческий Разум, создавший его?

В океане жизни все разумно, но почти все бессознательно. Только человек разумен и не хочет жить слепо, по законам необходимости, а хочет знать, почему и для чего он живет. Он жаждет свободы, хочет преодолеть смерть и утвердить себя, свое “я” навсегда. И только тогда, знает он, исчезнет бессмыслица жизни и страх перед смертью.

Мое тело живет и умирает. В нем всегда что-то возникает и что-то уничтожается, подобно тому как это происходит во всей природе. Клетки рождаются и отмирают. А мое “я"? Остается ли оно неизменным? Может, мое “я” после смерти снова возродится в новой жизни? Может ли оно остаться в бытии навсегда, то есть стать бессмертным?

Я хочу жить вечно, подобно тому как вечен Разум, сотворивший Вселенную. Я чувствую себя образом и подобием этого Разума и поэтому хочу быть таким же вечным, как Он. Я хочу жить вечно. И здесь я слышу не только голос своего разума, но и голос моего неистребимого инстинкта жизни.

Я хочу жить вечно и верю в возможность этой Вечной жизни. Верю в то, что если человек есть образ и подобие Великого Творческого Разума, то на нем должна лежать печать бессмертия. Бессмертно то, на чем отражается Единый и Бессмертный. Бессмертно — в силу единства с этим Бессмертным Разумом, в силу наличия Его образа и подобия.

С тех пор, как на Земле появился первый человек, инстинктивная жажда жизни, стремление к ее сохранению, свойственное всем живым существам, перешло в разумное стремление, в жажду сохранения жизни навсегда, в осмысленное стремление к жизни Вечной, к сохранению своего “я” от смерти.

В дохристианское время в языческих религиях это пробудившееся стремление еще по-настоящему не было осмыслено, не было доступным для философского понимания. Только после того, как идея Вечной жизни была взвешена и теоретически обоснована в Евангелии, а затем и подтверждена фактом Христова Воскресения, — только после этого она стала властительницей человеческих дум. С надеждой в грядущее воскресение наиболее развитые народы живут уже в течение почти двух тысяч лет. Проповедь о вечной жизни перекинулась на все континенты.

Почему так успешно прошла по всему лицу Земли эта проповедь о Воскресении и Вечной жизни ? Почему так крепко она вошла в мысли, чувства человечества? Не потому ли, что она была созвучна тем инстинктивным стремлениям, которые уже чисто биологически были как бы запроектированы Творцом для живого существа в его высшей стадии развития — для человека? Не потому ли, что эта проповедь дает ответ и высшим запросам человеческого ума? Проповедь Христа о Вечной жизни отвечает на все высшие запросы человеческого духа, на инстинктивное влечение человека сохранить свою жизнь навеки. Вот почему человечество так бережно хранит ее уже в течение двух тысячелетий.

Здравый смысл.

Я верю в бессмертие. Но могут ли верить в него те, которые привыкли руководствоваться лишь так называемым здравым смыслом?

Если бы мы могли поговорить с гусеницей, сидящей на стебле травы, и спросить ее, возможна ли какая-либо иная форма жизни, кроме ее, то она бы ответила отрицательно. Жить — значит питаться. Так ответила бы гусеница, если бы, подобно всякому среднему человеку, жила в свое удовольствие и не думала, не вдавалась бы ни в какие философии. Ну а если бы вдавалась и размышляла, то, очевидно, сказала бы, что жить — значит умирать.

Все течет, все изменяется. Во мне самой нарождаются и отмирают клетки. И вот настанет день, когда во мне, как и во всякой гусенице, иссякнет желание есть, и я, подобно другим, обовьюсь саваном и умру. Что будет дальше? Да ничего не будет. Если прекратится питание, то прекратится и жизнь. Мое сознание угаснет и настанет небытие.

И если бы у гусениц существовали науки и ученые и писались бы книги, то, очевидно, ответ на все жгучие вопросы мог быть только один — что жизнь кончается с прекращением питания и движения. Ничего иного быть не может. “Здравый смысл” говорит, что жизнь кончается и никаких “иллюзий” не нужно. Все остальное бред и идеалистические мечтания.

А если бы спросить, можно ли превратиться в бабочку и летать, то ученые гусеницы на основании изученных законов физики ответили бы, что бабочки — это фантазия, а наука говорит, что всякое тело, которое тяжелее воздуха, неизменно должно падать вниз и это уже было подтверждено опытом и примерами из жизни гусениц, неизменно падавших вниз при отрыве от стебля. Всякие разговоры о летании есть бредни, противные научному мышлению. Для “здравого ума” гусениц, желавших рассуждать только на основе своего опыта, было бы не под силу понять, что возможна иная жизнь, где все как будто бы так и вместе с тем не совсем так. А истина в том, что такая жизнь даже для гусеницы возможна, и если говорить о теле и о том, что условно можно выразить словом “я,” то ведь даже у гусеницы тело будет то же и уже не то же, а ее “я” останется то же, хотя уже в иной, высшей ступени бытия. На примере гусеницы мы видим некоторый образ и подобие нашей судьбы. Образ и подобие, но не тождество. Сходство, но не единство. Человек ведь не гусеница, а нечто большее и более могущественное.

Мы все еще склонны полагать, что реально только то, о чем говорит наука. Однако наука сегодняшнего дня бывает далека от истины и далеко не всегда рисует правдивую картину Вселенной.

Я не хочу основывать свои доводы на несовершенстве науки. Я уважаю науку и не удивляюсь, что она идет ощупью и не может всего знать. Но я не уважаю тех, кто, спекулируя на уважении к науке, хочет от имени науки отрицать то, к чему она непричастна, или то, чего она еще не знает.

Со своей стороны я хочу сказать, что непонятное еще не означает неразумное, а неведомое не есть невозможное. То, что казалось вчера для науки невероятным, сегодня становится реальным, вероятным благодаря ее же открытиям.

Еще недавно скептики смеялись над христианским Символом веры, в котором говорится о наличии мира видимого и невидимого. Невидимый мир? Да разве может существовать что-либо невидимое? Это говорили не так уж давно. А теперь мы знаем, что невидимое буквально окружает нас.

Еще примеры: ведь, кажется, не было ничего более очевидного, как то, что Солнце вращается вокруг Земли. Это вращение было “очевидно” в буквальном смысле этого слова. Наука докоперниковых времен не сомневалась в этой очевидности. Ученые создали целую систему вычислений движения небесных тел. А чем все это кончилось? Совсем еще недавно наука не имела понятия о таких реальностях, как электричество, тем более о том, что такое радио и телевидение. Если бы кто-либо тогда сказал, что можно передавать на расстояние изображение, то одни обвинили бы его в фантазерстве, другие в мистицизме.

Открытие радио-лучей могло сначала показаться не менее сверхъестественным, чем прохождение Христа Воскресшего через закрытые двери. И люди, привыкшие руководиться “здравым смыслом,” могли, конечно, смеяться над тем и над другим с равным основанием. “Этого не может быть, потому что не может быть” — говорит известный нам всем чеховский автор “Письма к ученому соседу.”

Почти буквально на наших глазах в науке произошел коренной переворот. Геометрия Евклида, механика Ньютона, теория Лапласа, казавшиеся абсолютными, всеобъемлющими, стали относительными, верными только для какой-то части Вселенной, для каких-то относительно небольших масштабов.

Открытия Коперника и Галилея показались представителям современной им науки чистейшим безумием. Я подчеркиваю тот факт, что их открытия казались безумием не для дилетантов, а для людей науки, даже для таких гигантов мысли, как Тихо де Браге. Теория относительности Эйнштейна казалась в первое время для большинства ученых также безумной, возможно не менее безумной, чем в свое время открытия Коперника и Галилея.

Что поделаешь? Высшее часто кажется людям, привыкшим к устоявшимся нормам мышления, чистым безумием.

Наш современник, всемирно известный физик Нильс Бор, обсуждая выдвинутую не менее знаменитым физиком Гейзенбергом единую теорию элементарных частиц, писал: “Нет никакого сомнения, что перед нами безумная теория. Вопрос состоит в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной?”

Не таким ли “безумием” казалась в первое время после своего появления на свет проповедь о Христе Распятом и Воскресшем?

Величайший проповедник христианства — Апостол Павел, выступивший с этой проповедью через несколько лет после Воскресения Христа, писал новообращенным христианам, что эта проповедь для закосневших в грубой обрядовой и рутинной религии иудеев была соблазном, а для погрязших в философской софистике эллинов — безумием. Но ведь через какой-нибудь десяток-другой лет эта проповедь уже охватила почти весь средиземноморский мир, а через два с лишним столетия вера во Христа Распятого и Воскресшего стала господствующей во всей Римской империи. То, что вчера казалось “безумием,” сегодня оказалось высшей мудростью. А почему? Сила веры победила мир. Сия есть победа, победившая мир — вера наша! — воскликнул апостол Иоанн Богослов, видя как распространяется среди людей проповедь, еще вчера казавшаяся “безумной.” Какое же “безумство храбрых” или “сила веры” должна было проявиться, чтобы не только победить косность привычных воззрений, но победить страшную силу гонений, воздвигнутых на христиан.

Чтобы в наши дни поверить непреложной, но кажущейся “безумной” истине о возможности Воскресения и Вечной жизни, нужно перейти к иной логике, нежели та, с которой мы привыкли решать задачи на короткие отрезки времени, оставаясь в малых масштабах нашей планеты. Нужно иметь силу “безумия,” отказа от примитивного мышления, чтобы осознать величие человека в грядущей Вечной Жизни.

Проповедь о Христе Воскресшем победила, потому что она отвечала исконным запросам человеческой души. Идея Воскресения потому владеет умами, что она как бы запрограммирована в человеческой психике. В наши дни мысль о том, что личность человека имеет высший смысл и что жизнь человека может продлиться в бесконечность, кажется безумием для тех, кто привык к рутинным понятиям, навязанным со школьной скамьи, но она стихийно пробивается в сознании, как только человек освобождается от гипноза рутины и начинает свободно мыслить о смысле жизни.

Стремление к совершенству.

В мире господствует принцип эволюции. Можно смело оказать, что эволюция, то есть развитие, совершенствование, есть смысл существования всего мира. От низших форм материя постепенно восходит к более высшим, совершенным. Какова же конечная цель эволюции? Какая форма бытия наиболее совершенная и в чем ее преимущество, в чем ее совершенство?

Все многообразие жизненных форм мы должны рассматривать на фоне (если только это слово вполне подходит сюда) трех основных категорий, которые суть время, пространство, движение. Эти три основные категории бытия настолько сложны, что им почти невозможно дать вполне достаточного определения. Но сейчас мы говорим о жизни и ее смысле, поэтому достаточно сказать только, что жизнь протекает во времени и пространстве и есть какая-то особая, высшая форма движения. Жизнь — это как бы некий поток во времени и пространстве, характерной чертой которого является развитие, совершенствование форм.

Каковы же эти формы? Условно обозначим основные физические элементы словом “атом,” хотя давно уже знаем, что атом — далеко не первичный элемент, но так как наша речь сейчас идет не о физике, а о жизни, то для нас достаточно будет и этого термина. Тогда мы сможем условно обозначить восходящую лестницу жизни так: атом, молекула, полимер, клетка...

Так мы подходим к организмам, состоящим, из этих элементов. И здесь, если мы захотим быть последовательными материалистами, невольно остановимся в недоумении перед самым характерным явлением организма — психикой. Что такое “психика,” или эмоция? Из чего она состоит? Материальна она или нематериальна? Что такое боль, радость? Из чего они состоят? Можно ли их разложить хотя бы на химические элементы или на электронные волны?

Психика, эмоция крепко связаны и с химическими элементами организма и его электронной природой, однако это ни то, ни другое. Что это такое в смысле материальном, мы сказать не можем. Можем говорить только о связи в той же мере, в какой чувство тяжести связывается с грузом, отягчающем руку.

Поднимаясь все выше по лестнице жизни, мы естественно подойдем и к человеку. И здесь встретимся с его характерной чертой (или свойством) — разумом. О том, что такое разум можно говорить очень много. Не будем сейчас спорить о сходстве и различии таких слов и понятий, как “разум,” “сознание,” “самосознание.” Это увело бы нас в непроходимые дебри. Никто еще не дал этим словам полного, точного, исчерпывающего и общепринятого определения. Но бесспорно одно — что это есть высшее из всего, что существует в ансамбле органической жизни. Обычно мы называем это кратко — “я.”

Вместе с тем бесспорно и то, что весь поток жизни, бегущей во времени и пространстве, во всем многообразии его форм, направлен именно сюда, то есть все эволюционное стремление направлено к своей конечной цели — к человеку, обладающему тем, что мы называем разумом, сознанием и самосознанием — к человеческому “я.”

Все остальные формы жизни, все остальные живые существа, все остальные ветви, линии, по которым шла эволюция, — это как бы попытки нахождения единственного, возможного и правильного пути, единственной линии. Однако их нельзя рассматривать просто как неудачные попытки, так как при всей своей незаконченности и индивидуальной незавершенности они вместе с тем остаются необходимыми для целостного ансамбля жизни и гармонически сочетаются в своем неисчислимом множестве в одно природное целое. Человек среди этих творений стоит в онтологическом центре, на вершине эволюционной лестницы, оставаясь вместе о тем в органической связи со всеми своими, если можно так выразиться, “младшими собратьями.” Попробуем подытожить сказанное. В потоке жизни, стремительно бегущем во времени и пространстве, происходит процесс совершенствования форм. Что-то или Кто-то созидает это совершенство. Точно какая-то мысль путем множества опытов в течение длительного времени ищет решения, какая же из форм, развиваясь постепенно, может оправдать себя, показать себя наиболее прогрессивной и способной дать импульс к развитию еще более совершенных форм. Или же, уже зная наперед, какова должна быть эта форма жизни, путем длительного процесса постепенно предуготовляет ее путем нескончаемой перегонки материала, точно в какой-то реторте подготовляет, уготовляет, созидает эту единственно возможную, совершенную форму.

Для нас всех, независимо от разности философских убеждений, ясно, что это совершенная форма жизни в принципе одна. Это человек, человеческое сознание, человеческое “я.” Что же такое человеческое “я”?

Что такое “я”?

С трудом, путем долгих поисков, впадая то в одни, то в другие ошибки, пытаемся мы понять природу нашего “я,” нашей мысли, нашего сознания, того, что можно назвать духом или самосознанием.

Человеческое “я,” то таинственное “я,” которому мы никак не найдем подходящего имени, называя его то личностью, то душой или духом, то сознанием — как бы слито со своим телом, чувствами, переживаниями. Мое тело — это “я” и вместе с тем и не “я,” а “мое.” Это то, что принадлежит моему “я,” как нечто от него зависящее. Мои чувства — это также не “я” сам, а только “мое,” хотя я и не могу себя представить помимо этих чувств. Но они, эти чувства, могут изменяться, если “я” прикажу им. Но они же могут и владеть мною, если “я” будет слушаться их.

Даже мысль, наша мысль — не есть самое наше “я,” ибо мысль также есть нечто чем наше “я” может управлять, Мысль — это “мое,” а не сам “я.”

Что же такое мое “я”? Прежде всего ясно, что оно не материально. Даже диалектический материализм говорит, что сознание (а это на языке материализма и есть “я”), не материально. И это вполне понятно, так как любая материалистическая наука, вернее — наука о материи, не может указать каких-либо материальных элементов, из которых состояло бы сознание.

Но если в мире не существует ничего, кроме материи, а мое “я” не материально, то, следовательно, никакого “я” не существует, “я” — это ничто... Тогда представители материалистической философии должны, доведя свою мысль до этого логического завершения, говорить об этом везде, не стесняясь выводов как в моральном, так и в социальном планах. Тогда к чему говорить о человеческом достоинстве и обо всем том, о чем принято говорить.

Но ведь не могут же материалисты открыть свои тайны и сказать простому человеку, что его “я” нереально и, следовательно, он — ничто. Простой человек, не знающий выводов философии, живет себе и живет и знает, что он существует. Он смело называет себя “я.” Он инстинктивно знает, что самое реальное из всех реальностей — это именно его “я.” Мы не будем сейчас говорить о противоречиях в материалистической философии. Но для нас ясно, что “я” реально, хотя и не материально. Иногда это “я” называют словом “душа.” Что же такое душа человека? Это мы вряд ли установим, читая Павлова или Фрейда.

Можно много говорить о том, какова природа духовного тела, облекающего наше сознание. В наши дни его пытаются представить как нечто вроде электронного тела, причем высказывается иногда даже предположение, что сознание может быть осуществлено на одной электронной основе, без обычной белковой. Вернее всего, что человеческое “я” облечено не электронной, а какой-то еще более тонкой сферой. Но ведь сфера не есть само “я.”

Что такое мое “я,” вряд ли могут сказать и наши кибернетики. Можно, конечно, исчислять все функции моего “я,” но само оно не есть функция, а нечто большее. Сознание не есть число. Ответ на вопрос, что такое душа человека, мы скорее найдем у Шекспира, Толстого, Достоевского или Бетховена. Но ведь там говорится о вдохновениях, о стремлениях души, а не об ее “анатомии.” Так, что же такое мое “я”?

Никто не может мне этого объяснить, хотя для меня самого этот вопрос даже излишен. Уж если я что и знаю, то это прежде всего то, что я существую и что мое “я” реально, хотя, конечно, не материально.

Высшие законы.

Предположим на минуту, что мы знаем одни лишь законы физики и вся наша наука исчерпывается физикой, или еще упрощенней — механикой. Предположим, что мы, не зная ничего об органической природе, увидели бы три лежащих на земле предмета: бревно, человеческий труп и спящего живого человека.

Зная законы физики, закон земного притяжения, мы будем уверены, что бревно никогда само не подымется с земли, если какая-либо посторонняя механическая сила не выведет его из этого положения. Точно также будет неподвижен и труп. Но по каким законам физики, в частности механики, поднимается с земли проснувшийся человек? Ведь с точки зрения элементарной физики, вернее даже механики, он есть такой же предмет, как бревно или труп.

Живой человек, проснувшись, встает потому, что в нем проявились те силы, которые потенциально хранились в нем, пока он спал. Эти силы извлечены из той же матери — земли, из которой появились и камень, и бревно, из той матери — земли, из которой возникают, и в которую возвращаются все вещи и все организмы. Человек встает потому, что имеет в себе силы, побеждающие механические законы. И здесь особо надо подчеркнуть, что сила жизни преодолевает законы механики, не уничтожая их, а наоборот, заставляя их служить себе.

То, что с точки зрения одной лишь механики показалось бы сверхъестественным, по законам жизни является естественным. Заметим и то, что исторически Жизнь возникла на земле как нечто новое и невиданное с точки зрения дожизненных времен (если бы была возможна такая точка зрения), как нечто невероятное.

Чтобы преодолеть силу притяжения Земли и встать на ноги, лежащему человеку, нужна большая сила. Чтобы оторваться от нее, нужна еще большая сила. В обычных условиях земного существования тело не может оторваться от земли. Чтобы поднять и бросить камень, нужна сила, побеждающая силу, притягивающую камень.

Чтобы вывести тело на самостоятельную орбиту, оторвав его от земли, нужно победить условия земного притяжения.

Еще недавно — двести-триста лет тому назад — никто не смел и мечтать об этом. Брошенный камень или выпущенный снаряд всегда падал на землю. В прошлом веке начали мечтать. В этом веке — осуществили.

Нужно было извлечь из самой же земли силу, которая могла выбросить тело из сферы земного притяжения, но главное — нужна была прежде всего мысль, смелая мысль и вера в возможность осуществления. Затем воля и действие. Но все это могло осуществиться только в том случае, если еще до возникновения самой мысли и веры человека существовала потенциально сама возможность этого.

Человеческая мысль должна была разгадать законы бытия, которые вложил в мир Творческий Разум. Вера должна была дать крылья человеческой воле. Только поверив в возможность овладения этим в будущем, можно было победить условия земного существования.

Но можно ли победить эти условия? Можно! Ибо в самой природе заложена эта возможность.

Человек скован условиями своего земного существования, связан законами необходимости. Может ли он обрести свободу? Свободу полную, свободу навсегда? Свободу от тех законов, по которым он с необходимостью умирает. Какие силы должен он извлечь из своей природы, чтобы изменить ее, чтобы эти силы, исторгнутые из царства необходимости, дали возможность преодолеть эту необходимость и войти в царство свободы?

Человек может это совершить, если это уже как бы запроектировано в потенции и вложено, как программа, в существующий мир.

Камень никогда не поднимется с земли, если какая-либо воля не поднимет его. Камень никогда не оторвется от земной орбиты, если мысль и воля человека не создадут для него особых условий, в силу которых он переместится так, как прикажет ему человек. Камень может быть брошен и тогда полетит по воздуху. Ракета может быть запущена и оторвется от земли. И камень, и ракета, не движимые человеческой волей, будут лежать неподвижно и в конце концов разложатся на химические составные элементы. Человек, погруженный в жизнь земли и не знающий ничего кроме жизни своего тела, происшедшего из земли, умрет вместе со своим смертным телом, уйдет целиком в ту землю, из которой взят. Тело умрет и рассыплется в прах, и вместе с ним рассеются все чувства человека, связанные с жизнью этого тела. Чувство голода, холода, жажды, наслаждений — все рассеется, когда прекратится жизнь тела. Но наше “я,” как это мы хорошо знаем, может управлять и телом, и чувствами и как бы выходить за их сферу.

Наше “я” — это нечто, что выше тела, чувств и даже мыслей. Оно всегда одно и то же. Все меняется — и тело, и чувства, и мысли, а наше “я” остается неизменным. Может ли оно остаться существовать вечно? Может ли оно создать свою сферу, в которой поток жизни будет непрекращающимся? Может ли возвыситься над жизнью умирающего тела, над преходящими чувствами, над своими быстрыми мыслями? Может ли, находясь во всем этом, достичь такой силы, что сможет выйти из сферы законов, по которым живет тело, “оторваться” от них и начать новую жизнь?

Чтобы выйти за пределы Земли, нужна большая работа на Земле. Чтобы победить законы Земли, нужно знать эти законы и творчески сочетать их так, чтобы они сами послужили к тому, чтобы их можно было преодолеть. Чтобы победить условия человеческого существования, нужно изучить эти условия и победить их “изнутри.” Чтобы перейти к новой форме жизни, гусеница должна как бы умереть, превратиться в неподвижную куколку. Чтобы победить смерть, человеку нужно так подойти к своей смерти, чтобы в ней самой уже был залог победы над ней!

Это трудно сразу понять, ибо обычный “здравый смысл” не может охватить всю сложность происходящего.

Христианская философия, краеугольным камнем которой является идея Вечной жизни, дает единую теорию мироздания. Она является цельным мировоззрением, которое дает ответ не только на вопрос о том, какова картина Вселенной в данный момент, но и на вопрос о том, каковы окончательные судьбы Вселенной и находящегося в ее онтологическом центре человека.

Она отвечает на вопрос о том, каков общий характер движения всего нашего космоса, о его конечной цели и о выходе человека за пределы этого космоса, но только, разумеется, не в плане элементарном, когда все сводится к тому, чтобы передвинуться в какие-то иные точки того же самого нашего мира в его трех измерениях, а о выходе человека в иной, горний, духовный мир, где он в полной мере ощутит себя образом и подобием Великого Творческого Разума, то есть Бога.

Смерть и время.

Классическая мысль древности оставила нам в наследие миф о Хроносе (Времени), пожирающем своих детей. Хронос был уже тогда, когда еще не было ничего. Все рождается от него и он же все уничтожает. Так говорили древние...

Мы люди нового времени. На старые мифы мы привыкли смотреть как на детские сказки человечества, как на робкие потуги несовершенной мысли незрелых людей.

Что же нового можем сказать мы, гордые люди наших дней, взамен того, что говорили наши наивные предки?

Не вынуждены ли мы только пересказать своими словами древний миф о Хроносе, пожирающем своих детей?

Время — это вселенский поток, в струях которого все возникает и все уничтожается. В этом потоке бытия возникло и наше “я.” Было время, когда его не было, и настанет время, когда его не будет. Смерть и время царят на Земле. Могу ли я выйти, вернее, вырваться за пределы этого смертного круга. Выйти за орбиту того круговорота, где все возвращается туда же, откуда исходит? Есть ли такая сила, которая дала бы возможность выйти из этого потока, выплеснуться из него, сохранив свое “я,” победить мощь времени?

Смерть и время... Они становятся для меня синонимами. Это точно два имени одной и той же реальности. Время, породившее меня и сначала блеснувшее перед моим сознанием в образе жизни, превращается в свою же противоположность и приобретает лик смерти. Страшный оборотень... Страшный обман... Здесь, на Земле, все взятое из земли в землю же возвращается. Вернется ли мой дух, мое единственное неповторимое “я,” которое в течение всей жизни созидаю с такой любовью, которое составляет все содержание моей жизни, вернется ли и оно в прах земной? Распадется ли на составные элементы? Или же, быть может, рожденное в прахе, оно настолько переродилось в своей сущности, настолько стяжало в себе силу, настолько стало могущественным и настолько независимым от земных условий, что уже может как бы оторваться от матери-земли и вознестись к Отцу, по образу и подобию Которого оно начало свою подлинную, человеческую, уже не звериную жизнь?

Если человек смертен в той же мере, как, скажем, трава или лягушка, то сразу теряется смысл существования и человека, и лягушки. И трава, и лягушка понятны и имеют свое назначение в общей лестнице эволюции как естественное явление на одной из ступенек развития. И здесь лягушка и любая несовершенная форма имеют свой смысл как проявление одного целостного процесса становления, как одно из явлений на общей лестнице восхождения жизни. Человек мог появиться на Земле только после того, как возникли и оправдали себя все эти промежуточные формы, только после того, как жизнь прошла по всем ступеням восхождения.

Но ступень — это только ступень. Мы не должны презирать наших “меньших братьев,” оставшихся на низших ступенях жизни и не ведающих, что такое разум. Даже выражение “младшие братья” можно употребить лишь с грустной иронией или даже с какой-то жалостью, ибо, конечно, они не братья, а только “родственники” по органической структуре. Мы не можем их приравнять к себе и удовлетвориться той участью, которая суждена им.

Слишком велика грань, отделяющая человека от любого из животных, даже высших, чтобы можно было говорить о тождестве судьбы человека и животного.

Есть нечто более великое, что делает меня человеком. Есть какая-то резкая грань между мною и всеми другими порождениями Земли, между мною и всеми остальными братьями моими по плоти — грань, которая делает меня наследником вечности, о которой эти мои меньшие братья и не помышляют, ибо это им и не предначертано, но по которой томится моя душа.

Только человек среди неисчислимого множества живых существ обладает разумом, имеющим сходство с тем Разумом, существование которого неизбежно постулируется из рассмотрения той разумности, которой пронизано все бытие. Это сходство, вернее сказать — образ и подобие Великого Творческого Разума, есть то, что и делает человека-животного человеком-личностью. Человеческая личность отражает в себе Божественный Разум, а человеческая воля — в какой-то мере подобие Воле Божества.

Там, где нет личности, там, где только поиски или же навсегда определившееся, застывшее несовершенство,- там бессмертие было бы бессмысленно. Там, где возникла личность, смысл существования которой в беспрерывном совершенствовании, — там уже смерть становится бессмысленной и может рассматриваться лишь как какое-то зловещее отрицание смысла всей мировой жизни, всего мирового космического процесса эволюции.

Есть ли такая сила, которая дала бы мне возможность выйти из этого потока времени, выйти в вечность, где нет обмана, где все постоянно, неизменно, живо?

Евангелие дает простое и вместе с тем изумительно смелое решение вопроса о победе над временем: “Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный” (Мф. 5:48).

Совершенство! Совершенствование! Это и есть путь к бессмертию. И человек, и все человечество живут для вечности, для того, чтобы жить в вечности!

Эта вечность, о которой говорит Евангелие, не тождественна той фальшивой “вечности,” которую предлагает нам зоология и которая, как это ясно каждому, даже ребенку, по сути дела, представляет собой лишь какую-то уходящую неизвестность, длительность, гарантирующую жизнь для бесчисленного множества поколений. Длительность, слагающаяся из бесчисленного множества жизней, кончающихся смертью, не может быть названа вечностью, из миллиарда смертей нельзя составить Вечной жизни. Человечество, история которого будет простираться в бесконечную даль, не может быть названо бессмертным, ибо на каждый отдельный момент бытия фактически будет жить не человечество в своей всецелости, а лишь отдельное поколение спешащих к могиле смертных.

Вечность! Возрастить в себе дух, который может вырваться за пределы земной оболочки, вложить в математическое уравнение своей жизни какой-то неуловимый аргумент, который всю эту линию жизни из замкнутой превратит в простирающуюся в бесконечность, подобно тому, как можно замкнутую линию эллипса (что значит “недостаток”) превратить в гиперболу (что значит “избыток”).

Я верю, что на этом пути к совершенству я могу войти в вечность уже сейчас. Даже сейчас, когда еще властвует надо мною время, я могу возвыситься над тем, что в его власти, могу уже сейчас — сначала, может быть, только лишь мгновениями, но уже реально — жить жизнью, над которой время уже не имеет власти.

Моя мысль, облекающая мое “я,” уже сейчас постоянно возвышается над пространством и временем. Мысль — это как бы оболочка, в которой живет мое “я,” — постепенно высвобождается от власти пространства и времени.

Чем больше мое “я” возвышается над жизнью моих постоянно рождающихся и умирающих клеток, тем более оно становится способным жить в сфере вечности, тем более усиливается его внутренняя активность, дающая мне силы для жизни в иных условиях, в сферах вечности.

В е р а.

Жизнь Вечная... Это то, к чему стремится душа моя. Я знаю, чувствую, инстинктивно ощущаю, что человек призван к вечности. Не может быть, чтобы участь человека была та же, что и участь скота. Есть в человеке нечто великое, вечное, что не должно и не может умереть.

Человек есть образ и подобие Бессмертного Творца Вселенной. В человеке бессмертно то, на чем отражается Бессмертный и Творческий Разум.

Человек всегда в становлении, даже если бы высшие силы и разрушали становление. В этом становлении весь смысл его жизни. В этом становлении он, по замыслу Того, Кто его создал, должен приближаться к своему Создателю. И в этом становлении он, уподобляясь Ему, стяжает то, к чему был призван, но чего не имел при своем появлении на свет. Меня могут спросить; какие у меня к этому данные, какие доказательства этого бессмертия. Могу ли я научно подтвердить мои мысли?

Я отвечу вопросом. А что такое наука? Наука есть прежде всего система знаний, основанная на опыте. Наука — это опыт над тем, что в наших руках, в пределах нашего времени. Наука основана на предыдущем опыте. А здесь речь идет о том, что будет, причем в иных категориях бытия.

Бессмертие будет. В это я верю. Я подчеркиваю это слово: верю. Я не говорю, что я знаю, ибо этого нельзя знать. Нельзя знать, что будет, если это опытом не наблюдалось нами много раз. Мы говорим о будущем как о том, что нам неизвестно. В будущее можно только верить.

Я мыслю свое будущее существующим, то есть вечно существующим, и мою жизнь мыслю как вечно текущую, неугасающую и неугасимую. Что такое моя вера? “Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом” (Евр.11:1). Если знание есть основанная на опыте уверенность в существовании настоящего, текущего, то вера — это уверенность, основанная на невозможности противоположного. Это и есть уверенность в будущем.

Иногда говорят о “слепой вере,” но слепота веры есть такое же уродство, как и слепота человека. Вера есть высшее видение или высший разум. Я говорю о настоящей вере и мыслю под этим словом нечто вроде высшей интуиции. Я говорю о вере как о прозрении в область высших законов бытия.

Для моей веры мое будущее открывается как бы уже настоящее. Почему? И в каком случае? В том случае, если мой разум видит это как нечто единственно возможное. Верою мы созерцаем высшие законы бытия, которые не может охватить наше знание, наш опыт. Верою мы идем в завтрашний день, и если бы не верили, что будем жить завтра, то не сотворили бы никогда ничего на Земле из того, что сотворили сегодня. Верою в будущее мы претворяем свою волю в дела. Верою в лучшее преодолеваем все, с чем можем справиться. Ибо если бы не верили, то ничего бы и не сотворили. Мы творим всегда для будущего. Верою в будущее, в бессмертное будущее мы освящаем и освящаем наш сегодняшний день, ибо если бы впереди была одна могила, одна зияющая бездна смерти, то упразднилась бы вся разница между длительностью и краткостью нашего нынешнего бытия. Ибо какая разница в том, прожить еще один день или несколько лет, если все равно станешь добычей червей и ничем больше.

Наш современник — великий физик Эйнштейн писал в своей общеизвестной книге “Эволюция физики”: “Вера есть и всегда остается основным мотивом всякого научного творчества. Без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло бы быть никакой науки. Во всех наших усилиях, во всякой драматической борьбе между старыми и новыми воззрениями мы узнаем вечное стремление к познанию, непоколебимую веру в гармонию нашего мира.”

Для меня ясно, что все вокруг полно одной волей, той волей, которая ведет к совершенству. Наш мир — мир становления, а не разрушения. Это ясно даже моему низшему разуму, который зовется рассудком. И если в этом мире всегда что-то разрушается и что-то восстанавливается, то это не “дурная бесконечность,” где просто борются две силы: одна — созидающая, а другая — разрушающая. Над всем этим кажущимся хаотическим мировым океаном несется победный клич жизни, восходящей из глубин этого океана и достигающий в человеке, вершины, где смерть должна уже потерять свою власть.

Я подхожу к краю бездны и смело шагаю через нее, шагаю в будущее, которое сейчас сокрыто от меня. Верю, что перешагну разверстую бездну, ибо верю, что на самом деле для меня нет этой бездны, а есть нечто новое, вечно сущее, и темная бездна, которая предстоит пред глазами, на самом деле не есть пустота, а лишь неведомое, сокрытое от моих глаз, где все полно жизни.

Подвиг.

Воскресение к Вечной жизни есть результат того, что в христианской религии называется “богочеловеческим единством.” Творец мира и Его образ и подобие — человек — в обоюдном, но едином действии осуществляют завершение единого плана творения, заключительной целью которого является “обожествление” человека. Это “обожествление” и является залогом бессмертия, залогом воскресения к Вечной жизни.

Кто хочет достигнуть этого, тот пусть возьмет в руки Евангелие и начнет жить так, как учил Христос. Там указан путь к Вечной жизни.

В Евангелии говорится, что человек, чтобы спасти душу от смерти, должен “погубить” ее. Этот трудный силлогизм становится ясным, если мы от теоретических рассуждений перейдем к самой жизни.

Жизнь — это борьба за совершенствование. Лучше сказать — это становление. Человеческий дух, наше “я” крепнет в этой борьбе, в этом становлении. Животное замкнуто в самом себе. Оно может жить лишь инстинктивно: или нападать на добычу, или защищать себя и свое потомство от нападения. У человека иные возможности: связавшись с общим смыслом бытия, создав в себе самом новые потенции, выработав в себе возможность создания нового, бессмертного тела, человечество может составить единый организм, единое тело.

Сила нашего “я” обычно крепнет как раз тогда, когда нам угрожает опасность и даже смерть. Это — одна сторона дела. Сила нашего “я” крепнет тогда, когда оно осуществляет ту программу, которая ему предначертана. Наше “я” приближается к бессмертию, когда все более и более становится подобным Великому, Бессмертному Разуму, когда все яснее и яснее отражается на нем образ Творца.

Наше “я” приближается себя к бессмертию, когда становится все более и более духовным, когда центр тяжести личной жизни как бы перемещается из индивидуальной в общечеловеческую, из материальной сферы в духовную, то есть из разлагающейся в неразлагаемую, космическую.

Наше “я” уготовляет себя бессмертию, когда все более и более вживается в общую жизнь подобных себе людей. Это вживание есть вживание любви, той любви, которая, по замыслу Творца, должна связать всех людей воедино, подобно тому как связаны “союзом любви” все клетки здорового организма.

Жизнь тела тогда прекрасна, когда все клетки объединены с таинственным центром тела, с тем, что мы называем “я,” и одновременно друг с другом. Тоже самое и в жизни мистического “тела” человечества.

Один христианский подвижник изобразил сущность христианского единства следующей схемой. Центр связан с окружностью радиусами. Окружность — это природа. Центр — это Бог. Радиусы — люди. Центр сознания человека — человеческое “я” — у каждого находится там, где этот человек живет.

Жизнь человека тогда имеет смысл, когда она стремится к Богу и к братьям — людям. Это приближение достигается большим трудом. В этом труде — становление личности. В этом труде достигается одновременно единство и с Богом, и с людьми. И в этом единстве залог бессмертия. Нельзя стремиться к Богу, удаляясь от людей. Нельзя стремиться к людям, не приближаясь к Богу или, иными словами, отвергая замысел Бога о человеке.

В любви к Богу и к человеку рождается то новое, что дает нам силу выйти за условия нашего существования. Христос возвестил, что нет ничего больше той любви, как если кто положит (отдаст) душу свою, то есть жизнь свою, за друзей своих (Ин. 15, 13). И вот здесь-то раскрывается тот смысл, который был закрыт от нас, когда мы впервые услышали странную на первый взгляд формулу — чтобы спасти свою душу, надо ее погубить.

“Погубить” душу — значит погубить свой эгоизм, преодолеть узкую сферу своего чисто индивидуального бытия. “Погубить” душу — значит выйти за орбиту своего личного бытия и войти в общий план, предначертанный человечеству еще прежде создания мира. И подобно тому как в здоровом организме все клетки живут не для себя, а друг для друга, так, согласно Евангельскому учению, все должны жить друг для друга. И вот в этой-то жизни и совершается то накопление сил, которые создают вокруг нас, нашего “я,” новую сферу, новое “тело,” которое может жить вечно.

Я не могу обрисовать это мое новое “тело,” в которое облечется мое “я” после того, как мое нынешнее тело будет разрушено. Я не могу обрисовать его, хотя знаю, что оно во мне уже как-то складывается и может быть, в основном даже сложилось. Даже наука, как мы уже сказали, стала подходить к изучению таинственных явлений, связанных с этим “телом,” и в недоумении останавливается перед фактами, которые еще совсем недавно отрицала.

Я только знаю, что это мое “тело” созидается в течение моей жизни, созидается еще здесь, в нашем пространстве и в нашем времени, созидается для того, чтобы стать способным выйти за пределы наших трех измерений, за пределы нашего земного пространства и нашего земного времени. Но это созидание совершается в трудном подвиге, по образу и подобию того подвига, который совершен был Христом. И только через этот подвиг мое “я” может облечься в то “тело,” над которым смерть уже не будет иметь власти. Только через этот подвиг я смогу войти в Вечную жизнь.

Воскресение Христово

и наше воскресение.

Нет! Жить — не значит умирать! Жить — для того, чтобы жить вечно!

В это я верю, но не только верю, а об этом я уже знаю. Ибо был на земле Один Человек, над Которым смерть потеряла свою власть. Этот Человек победил смерть. Этот Человек — Христос. И если Он действительно победил смерть, то, значит, преодолел те законы, по которым шел мировой процесс до Него. Вернее сказать, вызвал к жизни новые законы, потенциально дремавшие в мире; открыл, вызвал к бытию новую закономерность, которая была уже запрограммирована в мире Высшим Разумом. Но Он первый вызвал ее к бытию. Ведь так и мы, обычные люди, вызываем к действию спящие потенции природы. Вспомним сравнение с лежащим на земле предметом, трупом и живым человеком.

Я вполне отдаю себе отчет в том, насколько важен для меня факт Его Воскресения. Ибо если даже Он, Этот Совершеннейший, не восстал из гроба и если законы природы не пощадили Его, а наоборот, победили, то значит нет смысла в жизни и все кругом — чепуха. Если именно эти закономерности, а не Он оказался победителем и если Он не смог воззвать к жизни новых законов бытия, то суетна моя вера в мое воскресение. Но тогда суетно все! Значит, нет полного становления природы, и кривая развития замкнулась в себе, и весь мир и вся история есть только путь к могиле, дорога в ничто.

Но я верю в Его воскресение, и здесь не только вера, но и знание. Ибо Христос действительно воскрес, и все это не в углу происходило. Его видели, осязали... С Ним, Воскресшим, беседовали. Он отвечал повествовавшим о Нем, давал осязать Себя сомневающимся, и все это на виду у людей, знающих Его. И с тех пор живое предание несет людям радостную весть о том, что воскрес Тот, Кто стал сильнее смерти!

Христос воскрес потому, что смерть уже не могла удержать Его. Его дух был настолько могуч и свят, что вокруг Него оживало все.

Он умер по законам нашего человеческого естества, но воскрес в силу новых законов бытия, которые Он пробудил к действию. Он победил смерть не силою, не властью, а смертью.

Здесь — великая загадка для человеческого ума. Нечто подобное, как отблеск этой великой тайны, человеческий ум находит в законах диалектики, в так называемом отрицании отрицания.,

Плоть Христова по законам необходимости умерла. Она не могла вынести тех мучений, которые превосходят человеческие силы. Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил! (Мф. 27:46) — этот вопль с креста был воплем как бы всего смертного человечества. Отче! в руки Твои предаю дух Мой! (Лк. 23:46) — это слово надежды, которое был бы рад произнести каждый из нас в час смерти, если бы был уверен, что дух его, как святой и праведный, вознесется к Отцу Небесному. Совершилось! — это последнее Слово Распятого Христа... Совершилось, что в душе Богочеловека смерть изжила самое себя. В страшных мучениях физических и моральных Дух Христа остался свободным, безгрешным, непобежденным. Смерть тела была последним и самым страшным моментом жизни Иисуса Христа из Назарета. Это была победа необходимости над жизнью тела. Но в невероятных страданиях Его человеческий дух остался непобежденным, свободным. Сила смерти как бы исчерпала себя в борьбе с этим духом. Ее победа на Голгофе превратилась в ее поражение. Свобода победила необходимость.

Никто из нас не проник в тайну смерти Христовой, и не может ум человеческий сказать что-либо о тех часах, когда тело Христово лежало бездыханным в каменным гробе. Но что-то совершилось в нем, что оно не только не истлело, но стало вновь живым... Оно стало вновь живым, но уже иным по свойствам. Что-то произошло в нем за это время, за эти мгновения, когда дух снова вошел в него и оживил Его.

Что-то подобное мы видим в окружающей нас природе, когда кремень высекает искру из холодного камня. Эта искра потенциально как бы хранилась в камне и нужен был сильный удар, чтобы вызвать к бытию нечто новое, чего не было в камне.

Огонь возникает из той среды, которая до того была холодной, но возникает после действия, которое мы, переходя на язык психологии, могли бы назвать величайшим напряжением. Так молния возникает среди тучи, и разве мы за секунду до того, как она блеснет, нашли бы в этой влажной среде туч хоть что-то похожее на огонь? Разве сама влажность этих тучевых скоплений не есть нечто противоположное огню? Разве взрыв происходит не от своего противоположения — сжигания?

Мир полон таких возможностей, когда одно явление, доведенное до крайности, сразу же порождает свою противоположность.

Мы говорим об этих явлениях не для того, чтобы как-то уравнять их с Воскресением Христовым, а лишь для того, чтобы напомнить о том, что в мире есть множество возможностей, о которых наш ум сам никогда бы не догадался и которым мы дивимся и принимаем их только потому, что не можем их отрицать.

Мы видим, знаем исторически, документально, что Христос воскрес. И видим, что воскрес именно потому, что не погубил своей свободы и благодаря силе любви к человеку вынес все крестные муки и не изменил Самому Себе, не изменил Отцу Небесному. В Его смерти уже потенциально таилась та победа над смертью, над условиями человеческого существования, приводящими к смерти.

Умерев и воскреснув, Христос тем самым создал или открыл новые законы бытия. Он как бы высек искру из камня, и этот огонь загорелся в тех, кто пошел за Ним тем же путем. Он указал путь, на котором Он победил смерть. Этот путь один — путь соучастия с Ним в Его деле, в Его любви к людям, в Его борьбе со злом, в Его страданиях и радостях. Это путь духовного совершенствования, называемый на языке христиан крестным путем. Это — глубокий и трудный психологический процесс в человеческой душе, который называется также стяжанием Духа Святого.

Если кто хочет идти за Мною, — говорил Христос Своим ученикам, — отвергнись себя (своей самости, своего эгоизма), и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16:24).

Путь вслед за Христом на земле — это подвиг свободного служения Богу и людям, путь горячей и деятельной любви. И этот путь ведет туда же, куда привел и Христа, — к воскресению из мертвых.

Мы воскреснем со Христом только в том случае, если вместе с Ним пройдем свой тернистый путь, неся каждый свой крест по образу и подобию Самого Христа. Крест каждого из нас не тождествен великому Кресту Христову. Здесь не тождество, не равенство, а только образ и подобие. Но именно — образ и подобие. Каждый человек стоит перед неумолимой тайной смерти. Вот почему он так остро воспринимает весть о Воскресении Христовом. Если воскрес Христос, то сердца наши наполнятся радостной верой, что вслед за Ним, Победителем смерти, воскреснем и мы.

Если же не воскрес Христос, то есть не воскрес даже Христос, то что же говорить о нас? Если не воскрес Христос, то и мы не воскреснем.

В момент Голгофской смерти Христа разорвалась завеса в Иерусалимском храме, символически закрывавшая для нас доступ к Небесному огню Вечной жизни. Поэтому мы верим, что если Иисус Христос умер и воскрес, то и все, идущие за Ним, умирая, воскреснут в силу тех самых законов духовной жизни, которые они вызовут к действию в самих себе.

Как в состоянии обычном все умирают, так в состоянии, подобном Христову, все оживут. Закон Духа во Христе Иисусе освобождает человека от закона греха и смерти. Дух побеждает законы плоти.

“Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас” (Рим. 8:11).

Жить — это значит жить вечно!

Заключение.

Главная закономерность мира — развитие, восхождение от элементарного к более сложному, совершенному. И движение вообще, и жизнь среди всех форм жизни — все это всегда в каком-то бесконечном стремлении к совершенству, всегда как бы в состоянии напора, все стремится к преодолению уже достигнутого, существующего, к более совершенному, к преодолению настоящего ради будущего.

А теперь спросим — какой же смысл всего этого потока жизни, завершающегося человеком?

Если человек — это завершающее процесс космической эволюции существо — через несколько лет своего бытия умирает, то есть разлагается на свои основные элементы, возвращается в прах, из которого он с таким трудом был поднят, то вся эволюция оказывается бессмысленной.

Если организм человека, состоящий из атомов, сгруппированных в молекулы и полимеры, а затем в клетки и их дальнейшее и сложное сочетание, распадается в прах, то естественно спросить, а что же будет с тем, что мы называем духом, “личностью” человека? Распадается ли в прах его “я,” или, может быть, даже и спросить-то об этом нельзя, так как это таинственное “я” не состоит из чего-либо материального.

Но если кроме материи ничего нет и быть не может, то, значит, и этого “я” в сущности нет, и участь человека — не более как участь любой предварительной животной формы, послужившей ступенью для появления человека.

А если так, то каков же смысл всей этой эволюции, для чего весь ее процесс?

Принцип эволюции — беспрерывного совершенствования — сразу теряет свой смысл, если то, к чему стремилась эволюция, все равно уходит в небытие.

Какова же окончательная цель, к которой стремится человечество, а следовательно, и весь космос, как та среда, на которой вырос этот цветок бытия? Где пик человеческого сознания? Где та точка или сфера, куда стремится поток, несущий с собою человеческие жизни? Где и в чем тот смысл, к которому стремится человеческая мысль? Где то совершенное бытие, являющееся одновременно Истоком и Завершением всей жизни, Альфой и Омегой бытия?

История есть какой-то большой и очень длительный процесс, в котором каждая отдельная личность как-то более или менее гармонически сочетается с волей большинства и все идет согласно статистическим законам, о наличии которых мы знаем, или, вернее, догадываемся, но сущности которых или причину их существования мы доподлинно не знаем.

Нам не дано знать грядущее, нам не дано знать, какова будет наша жизнь даже через несколько дней. Мы мечтаем о будущем, мечтаем о величии, о счастье, о благоденствии... Мечты перейдут в действительность только в том случае, если они будут совпадать с объективным и уже как-то предначертанным ходом истории, который уже как-то закодирован потенциально как во всем ходе истории, так и в каждой клетке человеческого организма. Статистические законы влекут нас туда, куда наш взор еще не проникал. Сумеем ли мы разгадать этот код, этот заранее предначертанный смысл истории? Вот вопрос вопросов.

Одно из двух — или мировой процесс бессмыслен, или он имеет смысл и тогда этот смысл должен быть великим и вечным. Если смысл бытия есть, то он должен быть силой всепобеждающей, должен подчинить себе весь процесс, направить его так, чтобы выйдя, наконец, из цепи промежуточных форм, создать нечто совершенное, могущее стать вечным... Если все движение, являющееся основным атрибутом бытия, есть движение поступательное, если вся поступь жизни, как наиболее совершенного движения, так же направлена к совершенству и если тем самым эволюция есть характернейшая черта или, лучше сказать, неотъемлемое свойство и жизни, и всей Вселенной, то, следовательно, окончательная цель совершеннейшего из всех земных существ — человека — должна находиться где-то в сфере совершенства, не в какой-либо стихии, а в совершеннейшей Личности, иными словами в том, что на языке религии условно называется Богом. Я говорю условно, ибо совершеннейшему не может быть дано логического определения, не может быть дано и имени, ибо Это есть Нечто высшее всякого имени.

Евангелие возвещает, что Бог — Мировой Смысл “воплощается” и “вочеловечивается,” то есть воплощение происходит не просто в материи, в живой плоти, а именно в человеке, ибо среди всех форм бытия только один человек может достигнуть совершенства и бессмертия. Так возникает единство Бога и человека — богочеловечество.

В этом смысл всего космического процесса, смысл существования Вселенной.

Если же самое лучшее, самое высшее из всего, что есть во Вселенной, — наше человеческое “я” — есть фактически ничто (раз нематериально, то значит — “ничто”) или же с разрушением организма превращается в ничто; если весь этот космический поступательный процесс заканчивается тем, что венцом всей эволюции является смерть, а личность исчезает, тогда все бытие, весь этот поток жизни, вся слава и вся трагедия человеческой жизни есть ужасающая бессмыслица и, по меткому выражению Достоевского, “дьяволов водевиль,” и ничего более. Нет! Жизнь — не дьяволов водевиль, и жить — не значит умирать. Жизнь есть величайшее из всего, что совершается в космическом процессе. Самое совершеннейшее и вместе с тем самое осмысленное. Жизнь органическая есть та сфера, та среда, на основе которой вырастает возможность Вечной жизни. И только в этой Вечной жизни есть смысл всего бытия.

Только бессмертие может быть окончательным смыслом всего органического поступательного порыва жизни. Среди общего потока, где все течет, все изменяется и, рождаясь, умирает, возникает нечто совершенно новое — бессмертие человеческого духа. Над потоком жизни-смерти вспыхнула искра воскресения.

Христианство говорит о смысле всей истории, о грядущем как о реальном. Если есть богочеловечество, то будет и воскресение.

Венец творения — человек — имеет смысл, только если он теоретически, потенциально бессмертен и реально становится бессмертным.

В Богочеловеке Христе жизненный круг перестает быть порочным, упраздняется “дурная бесконечность.”

Если есть воскресение, тогда есть и смысл. Нет воскресения — нет и смысла.

Только воскресение человека к Вечной жизни дает смысл всему космическому процессу.

Без этого воскресения человека к Вечной жизни вся Вселенная и все, совершающееся в ней, утеряло бы свой смысл.

Но Христос воскрес и дал смысл нашему бытию, открыв перед нами врата Вечной жизни.

Поэтому жить — значит жить вечно. В сие верую, сие исповедую. Аминь.

*** *** ***

Протоиерей Николай Иванов

Протоиерей Николай Павлович Иванов, кандидат богословия, родился в Пензе в глубоко верующей семье. Еще будучи мальчиком, он начал прислуживать в алтаре своей приходской Покровской церкви.

В детстве Николая Павловича было чудо от Казанской иконы Божией Матери. Когда он умирал от скарлатины и метался в жару, он увидел большую Казанскую икону Божией Матери, приближающуюся к нему. В этот момент он почувствовал облегчение и глубоко заснул. После видения он стал быстро поправляться, и с этого времени избрал Казанскую икну Божией Матери своей Покровительницей.

После смерти своего отца и при усиливающихся брожения в Церкви он уехал с матерью в Москву, где стал работать секретарем-стенографом. Будучи общительным человеком, Николай Павлович установил многочисленные знакомства с духовно близкими людьми. Осенью 1933 года по доносу обновленца его осудили на три года по 58-й статье якобы за организацию религиозной молодежи. Срок он отбывал в Мариинских лагерях, а затем на БАМе. В декабре 1935 года его освободили.

Мысль о духовной деятельности никогда не покидала Николая Павловича, и поэтому он в том же году, сдав экзамены экстерном, поступает на II курс Православного Богословского института Московской Патриархии. В 1946 году организуется Московская Духовная академия, и он зачисляется ее студентом. Одновременно, чтобы обеспечить свою семью, он работает алтарником и дворником при храме Святой Троицы, что в Нововоротниковском переулке Москвы.

В 1950 году Николай Павлович окончил МДА со званием кандидата богословия и был назначен преподавателем в Саратовскую Духовную семинарию. Богословские работы отца Николая отличаются оригинальной, современной постановкой вопроса и глубиной проработки Священного Писания. В 1955 году Николай Павлович был рукоположен архиепископом Гурием во диакона, а затем во иерея в Духосошественском соборе Саратова, где настоятелем служил архимандрит Иоанн (Вендланд).

В семидесятых годах отец Николай начинает большой труд по толкованию первых глав Книги Бытия с привлечением современных научных знаний. Задуманная работа была так сложна и обширна, что поглощала все его время и требовала специальных знаний в области философии, физики, биологии, геологии и других наук. Будучи человеком кипучей энергии, целеустремленным и общительным, он привлек к своей работе многих молодых ученых, с которыми обсуждал научные концепции. Не обладая полнотой специальных знаний, отец Николай умел удивительно точно формулировать проблему соотношения текстов Священного Писания и современных научных представлений. В результате освещения проблем и с богословской, и с научной позиций вырабатывалось цельное христианское мировоззрение, соответствующее современному состоянию научных знаний. Поэтому отец Николай всегда был окружен христианской научной молодежью, неся подвиг христианского просвещения и пастырского служения.

В 1990 году Николай Павлович на четвертый день Пасхи слег с левосторонним инсультом и через 15 дней, 2 мая, скончался. Похоронен отец Николай на Ваганьковском кладбище Москвы в семейной могиле.

Миссионерский Листок # 96

Свято-Троицкая Православная Миссия

466 Foothill Blvd, Box 397, La Canada, Ca 91011, USА

Редактор: Епископ Александр (Милеант)

Азы Православия

Аз
    Буки
       Веди
          Глаголь
              Добро

Содержание сайта

О смысле жизни

Протоиерей Николай Иванов

О сущности христианства.

Существовал ли Христос?

О русской

православной иконе.

“Человек!

Это звучит гордо.”

Христос погребен.

Может ли Он воскреснуть?

Христианское

и общечеловеческое.

Проблема зла.

“Удалось” ли Христианство?

Целесообразность природы.

Смысл жизни.

Человеческая жизнь

в плане вечности.

Судьба человека.

Вечная участь.

Человек и человечество.

Смысл бытия.

Инстинкт вечной жизни.

Здравый смысл.

Стремление к совершенству.

Что такое “я”?

Высшие законы.

Смерть и время.

В е р а.

Подвиг.

Воскресение Христово

и наше воскресение.

Заключение.

Протоиерей Николай Иванов

Азы Православия

Аз Буки Веди Глаголь Добро

Содержание сайта

О смысле жизни

Протоиерей Николай Иванов

Судьба человека.

Вечная участь.

Человек и человечество.

Смысл бытия.

Что такое “я”?

Протоиерей Николай Иванов

Аз
Буки
Веди
Глаголь
Добро